Гуруши Ануннакам на голову сели... Энлиля на вас нет!!!
Знаете ли вы, что индейцы майя - это не только набивший оскомину пресловутый календарь, но и три-четыре килограмма диетического высокоусвояемого слэша?.. 
Вот какой шикарный индейский яой работы безымянного автора удалось обнаружить на Slashfictionе. Особенно греет душу то, что данный текст навеян моим самым любимым фильмом - «Апокалипсисом» Мэла Гибсона. Особенно обратите внимание на великолепное знание безымянным автором матчасти (на что я обращаю внимание в первую очередь). К сожалению, понятия не имею, кто это писал... но индейцы у него вышли просто как живые!
Ацтеки. Автор - f2ball:
Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомы помыслы зверя, почуявшего дичь. У дичи много вкусного благоухающего мяса. Ее сердце трепыхается, когда его вырываешь зубами из плоти. А еще у дичи есть кровь, много теплой крови. Когда свежа, она дымится. Аромат ее приятен для ноздрей. Без крови нет жизни. Ей питаются звери, люди, духи и боги. Даже солнце нуждается в крови, без нее земля погружается во тьму. В крови живет к’ух – извечная сила, питающая мир. Проливающий кровь обретает силу к’ух. Не подарит без нее Чаак дождя, бог солнца Кихнич-Ахау не выйдет из-за туч, не задует огня Кукулькан, не даст Юм-Кааш маиса, а богиня Иш-Чель намертво затворит матку на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна.
Кровь – пища богов.
Кровью омывается ч’улель, приходя в мир.
Кровью омывается ч’улель, уходя из него.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
читать дальшеПервый Волк, након хольканов из большого города Вицчактун, был великим воином. Сильнее его не было никого на Севере, до большого моря, и на Юге, до сухих низин. Не ведал он усталости, сомнений и жалости к врагам. Судьба благоволила ему. Его оружие разило без промаха, а плечи были украшены челюстями поверженных врагов. Череп ягуара венчал его шлем, и высоко поднимались темиллотли волос на голове.
В ту неверную пору, когда ночь еще на закончилась, а утро – не началось, Первый Волк привел своих воинов прямо к стойбищу этих глупых жирных пекари. Они нажрались и спали вповалку. Свиньи. Но в их жилах текла теплая кровь, и она заставляла раздуваться ноздри Первого Волка и его хольканов. Будет большая охота. Скоро, скоро свирепый бог Кукулькан получит пищу. И Первый Волк тоже. По священному обычаю три года воздерживался он от всего, что лишает воина силы. Он не ел мяса, кроме игуан. Он не опьянялся настойкой из голубой агавы. Он не знал женщин. Только очистившись, большие воины становились наконами.
Кха!
Быстро змея убивает опоссума. Но хольканы Первого Волка были быстрее змеи. Орел не успел бы подняться на крыло, а они уже сделали свое дело. Дикари не дрались. Это были бабы, не воины. Их взяли теплыми, во сне. Лай собак и крики женщин. И вот уже Висящий Мох очищает от мяса чью-то челюсть, Черный Змей и Коготь Ястреба тащат бьющуюся и визжащую женщину за волосы, Челюсть Обезьяны палит вонючие лачуги, а Скалорез – юный сын Первого Волка – схлестнулся с толстым дикарем. Сегодня он впервые доказывает, что он мужчина, и судьба на его стороне. Наполнилось отцовское сердце гордостью.
Первый Волк знал свое дело. Трупы пожирают стервятники. Богам нужна только живая кровь. Топоры и палицы были убраны, в ход пошли веревки. Дикарей вязали, как скот, отдельно мужчин и женщин. Но тут чуткое ухо Первого Волка уловило шум, он насторожился. Из зарослей лиан доносились крики, не похожие на причитания старух. Одним прыжком он преодолел заросли, и вовремя. Один дикарь не желал присоединиться к своим соплеменникам. Он огрызался, как ягуар на обложивших его охотников. Двое воинов Первого Волка уже отправились на встречу с Повелителями Шибальбы. За это полагалась смерть. Средний Глаз и Говорящий Ветер уже зашли сзади и занесли над дикарем копья.
Но Первый Волк воздел руку. Впервые он не добил врага и не дал сделать это другим. Он увидел бабочку – большую и радужную. На ее тулове он разглядел череп. Это была Иш-Чель, бабочка с когтями ягуара, богиня судьбы. Она пролетела над головой Первого Волка, над головой бьющегося дикаря и скрылась среди лиан.
Смел был дикарь. И прекрасен. Настоящий воин, не ведающий страха. Он был один – их было много. Он был невелик ростом – они высоки и злы. Но он не боялся их. Юркий, как оцелот – не зря на теле его была метка ягуара. Юный, почти мальчик. Всего на пару зим старше Скалореза. Первый Волк захотел его. Тецкатлипока бы побрал это воздержание! Пред лицом земли и неба этот смелый мальчик был пленником и добычей Первого Волка. Никто не смел мешать ему, когда он выходил на охоту. Ибо только великим богам Тринадцати небес и духам были ведомы мысли зверя, почуявшего дичь. У дичи много вкусного благоухающего мяса. Ее сердце трепыхается, когда его вырываешь зубами из плоти. А еще у дичи есть кровь, много теплой крови...
Кха!
Быстро змея убивает опоссума. Но Первый Волк был быстрее змеи и своих хольканов. Орел не успел бы подняться на крыло, а он уже разметал нападавших и повалил смелого воина на колени, приставив к его горлу обсидиановый нож.
– Он нужен мне живым!
– Но након...
– Он нужен мне живым!
– Но...
– Я сказал!
Крысы не спорят с оцелотом. Воины не задают вопросов накону. Никто не смеет мешать зверю, когда он вышел на охоту. Пред лицом земли и неба это была добыча Первого Волка. Но злился Средний Глаз, и черная туча накрыла его лоб. Он тоже хотел крови и плоти этого мальчика с меткой ягуара. Он тоже хотел быть Первым. Он убил вождя племени, отца мальчика, на его глазах. Но Никто – так он назвал его – был для него недоступен. Первый Волк беззвучно смеялся.
Удачной была охота. Пленников согнали в центр селения и привязали за шеи к длинным шестам. Мальчик с меткой ягуара был привязан среди прочих. Их путь лежал через лес в большой город Вицчактун, где стоят большие каменные дома и много людей. Пленники стенали и плакали. Глупцы! Всех однажды посетит ’Ах-Пуч, бог смерти. Но не каждому выпадает удача видеть мир с вершины теокалли, возлечь на алтарь жертвоприношений и дать своей кровью жизнь солнцу. Пленники дрожали за свою жизнь, не желая знать, что на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, все они, и дети их, и дети их детей лягут поленьями в костер Последних времен. Останутся только Изначальный со своей женой. Так говорят жрецы. Если не верить им – кому верить?
Когда солнце скрылось за западными холмами, хольканы остановились на привал и развели костры, дабы отпугивать духов, выползавших из леса на запах теплой крови. Охота была удачной. Они взяли много рабов, здоровых мужчин и женщин, которых можно было выгодно продать в городе и пожертвовать жрецам из храмов. А женщин можно было использовать и по-иному. Хольканы хлебали бальче и настой из голубой агавы – кому повезло. От этого они теряли рассудок и бросались на женщин, жестоко терзая их на глазах у братьев и мужей. И прославляли хольканы своего накона, которого не одолеть ни одному воину и который всегда приносит удачу. Забыли они, что у любого зверя есть мягкое подбрюшье.
Первый Волк, након хольканов, был велик. Как скала возвышался он над другими воинами. Из кремня были его мышцы, из нефрита – ч’улель, обитель души, и только богам было ведомо, что скрывается внутри. И был в ту ночь Первый Волк снедаем сильным жаром. Жар этот был о двух ногах, он имел имя, и стояла на нем метка ягуара. Пред лицом земли и неба он был пленником Первого Волка. Давно зверь ожидал свою добычу.
Первый Волк сделал надрез на лице своего сына – сегодня тот стал воином – и преподнес ему дар, достойный его храбрости, – обсидиановый нож с резной костяной рукоятью. Но чуткое ухо Первого Волка опять услышало шум, заставивший его напрячь тело. Этот гнилой червяк, Средний Глаз, опять взялся за старое! Сколько ни умащивай болотную жабу благовониями, она все равно будет вонять. Средний Глаз подговорил Висящего Мха и Когтя Ястреба. Они оставили на время женщин и взялись за мальчика с меткой ягуара. Они отделили его от других пленников, притащили к костру и разложили вниз лицом, прижав ноги и руки к земле. Средний Глаз подобрался к мальчику сзади и раздвинул ему ноги. Он хотел взять его, как женщину. Он посягнул на то, что ему не принадлежит. Жаба! А что случается с жабами, которые хотят летать, как орлы?
Кха!
Вытащил Средний Глаз свой хрен свинячий, но едва собрался проникнуть в тайный сенот удовольствий, располагающийся в том месте, откуда растут ноги, как был отброшен на пять шагов ударом палицы и отполз в заросли агавы, визжа, как опоссум. Голова его была разбита. Первый удар Первого Волка никогда не требовал второго. Остальные хольканы отступили. Горели глаза у их вожака недобрым огнем. Не нужно было Среднему Глазу посягать на чужое. Нельзя вставать между зверем и его жертвой. Зверь – это зверь. А у жертвы много вкусного благоухающего мяса. Ее сердце трепыхается, когда его вырываешь зубами из плоти. А еще у жертвы есть кровь, много теплой крови...
Поднял Первый Волк за волосы свою добычу и потащил в чащу. Духи леса расступались пред ним. Нельзя вставать между зверем и его жертвой. У мощного ствола дерева сейба Первый Волк опустил своего пленника на землю, сел рядом и посмотрел в его глаза – а глаза эти были большими, цвета какао, если в него капнуть сладкого сока из самой сердцевины тростника. Разлился этот сладкий сок по членам великого воина. Но не было страха в глазах его жертвы, не боялись они того, чего нельзя избегнуть. Тронул Первый Волк метку ягуара – шрам на груди пленника.
– Ягуар – твой нагуаль?
Кивок головы был ответом ему.
– Я – Первый Волк. Мой нагуаль – волк. Твое имя?
– Лапой Ягуара нарек меня отец при рождении.
Лапа Ягуара... Так и есть. Гибкий и верткий, с блестящей черной шерстью. Твое сердце бешено бьется вблизи повелителя и господина, которому ты принадлежишь, бьется и гонит по сосудам кровь, много теплой крови...
Кха!
Не выдержал Первый Волк, великий воин, сильнее которого не было никого на Севере, до большого моря, и на Юге, до сухих низин. Рухнула скала в бурную реку. Затопило долину жгучее, как чили, желание. Сжал Первый Волк свою добычу руками и заговорил быстро, едва не задыхаясь:
– Слушай меня, Лапа Ягуара, слушай – и молчи. Волк хочет тебя так, как никогда и никого не хотел. И он тебя получит. Пред лицом земли и неба ты добыча Волка. Ему принадлежит твоя плоть и твоя кровь. Будь нежен с ним, будь податлив, как стебель маиса, – и будет тебе хорошо.
Молчал Лапа Ягуара. Но его молчание было красноречивее слов. Скинул Первый Волк свой шлем и кинул его на траву. Рассек он сосок своей жертвы обсидиановым лезвием. Хлынула кровь. И прильнул к соску страшный воин, подобно слабому детенышу, сосущему из материнской груди.
Кровь – пища богов.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Но мало было Первому Волку этой крови. Разве насытится волк оленьим хвостом? Надкусив дичь, он уже не отпустит ее. Богам Тринадцати небес и духам леса ведомо, что чует зверь, надкусивший добычу. Он вгрызается в нее своими клыками снова и снова, пока не насытится. Зверь гонит добычу вперед. Но и добыча гонит зверя с не меньшей силой. Когда стволы ‘аач у обоих стали твердыми, как обсидиан, снова сказал Первый Волк:
– Слушай меня, Лапа Ягуара, слушай – и молчи. Волк хочет твоей крови, как ничьей еще не хотел. И он ее получит. Смотри – это кокан, шип ската. Три дня я вымачивал его в морской воде, дабы не ушла сила его яда. Я проколю им твой ‘аач. Это больно, но когда яд начнет действовать, Змей видений отнесет тебя в Тлалокан, обитель удовольствий. Ты храбрый воин, твое место там, но сперва...
Сжала сильная рука ‘аач. Жёсток он был на ощупь, как рукоять топора, которым Кукулькан расчищал себе путь из Шибальбы в мир людей. Впился в него кокан, как орел впивается в кролика. Брызнула кровь из разреза. Зашипел пленник, совсем как его нагуаль – ягуар шипит, будучи схваченным за хвост. Забился пленник по земле, как рыба, но не подал голос. Тот, кто проливает кровь, получает ее силу. Омыл в крови Первый Волк свои руки и нанес себе кровавые узоры на лицо и на тело. Знак силы. Знак власти. Статуи богов купаются в жертвенной крови, и возрастает через это их ч-абиль. Теперь и он, великий воин, Первый Волк, был почти как бог. Терпи мальчик, терпи. Твоя кровь пришлась по вкусу твоему господину. Скоро ты узнаешь главное. Говорят, жертва бессильна пред хищником. Это правда. Но и хищник бессилен пред жертвой. Боги Тринадцати небес властвуют над людьми. Но теряют они к’ух, если люди забывают их. Про своего владыку ты, Лапа Ягуара, не сможешь забыть никогда.
Обнажил Первый Волк свой к‘улис. И был он удивителен. Не было такого ни у кого на Севере, до большого моря, и на Юге, до сухих низин. С отрочества будущим воинам, потомкам благородных родов рассекают ‘аач. Не раз и не два. Порезы затягиваются шрамами – но их рассекают снова и снова до тех пор, пока одноглавый змей – к‘улис не станет трехглавым. Не всякий переживает обряд, но ежели пережил, то считается достойным воином. Такие обычаи были у народа Первого Волка.
Обнажил Первый Волк свой к‘улис. Немало покрыл он женщин и мужчин, но то было давно. Три года не он ел мяса, не пил настойки из голубой агавы и не изливал семя. Но теперь вышли все сроки, вступил Волк в свой брачный период. Зверь, когда пришло ему время покрыть самку, становится дик и необуздан. Он начинает петь странные песни и плясать странные танцы под луной, не замечая ничего вокруг. Охотник берет такого зверя голыми руками.
Обнажил Первый Волк свой к‘улис – трехглавого змея, умащенного иш тахте, жидким янтарем – и овладел истекающей кровью добычей под деревом сейба. Вошел он в тайный сенот удовольствий до предела, ибо все, что делал, доводил он до конца. И когда почуял Первый Волк, что оба они уже близко, извлек он трехглавого змея, умащенного иш тахте, и вспорол его плоть коканом. Рассыпались капли крови и семени по телу жертвы, смешались с ее кровью и ее семенем. И закричал Первый Волк, как кричат раненые звери. Но не от боли кричал он. В темени воина, отправляющего обряд рассыпания семени – ч’ок ч’аах – скребется крыльями Иш-Чель, радужная бабочка с когтями ягуара, богиня судьбы. Сегодня Первый Волк стал ближе к богам. Узрел он все тринадцать небес Тлалокана и привел туда за руку Лапу Ягуара, свою жертву. И стекали их кровь и семя по телам их на землю на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна.
Семя – пища богов.
Семенем омывается ч’улель, приходя в мир.
Семенем омывается ч’улель, уходя из него.
Семя – это сила.
Семя – это жизнь.
Услышал звериный крик Первого Волка лес. Услышал – и затаился. Только духи, привлеченные сладким запахом крови и свежего семени, слетались к дереву сейба и кружились над обессилевшими телами, питаясь их теплом. Услышал звериный крик Первого Волка Средний Глаз, зализывавший раны. Проколол он колючкой агавы себе ухо, дабы вместе с кровью вышла вся ненависть, что сжигала его изнутри. Он хотел крови и плоти этого мальчика с меткой ягуара. Он хотел быть Первым. Услышал звериный крик Первого Волка и Скалорез, его сын, и черная змея вползла в сосуд его ч’улели.
С той самой ночи все – и хольканы, и пленники – знали, что у Первого Волка, великого воина, сильнее которого не было никого на Севере, до большого моря, и на Юге, до сухих низин, есть подбрюшье. Все знали, что он становится мягким, когда твердеет. Ничего нельзя скрыть в лесу! Дует ветер – срываются листья с деревьев. Срываются листья с деревьев – и устилают землю. Устилают землю – и на них становятся видны следы... Первый Волк не был юношей, только ступившим на тропу войны. Многих врагов одолел он, многие корчились под его топором и под его палицей, отдавая ему свою кровь и свой к’ух, многих мужчин и женщин покрыл он – но разве мог кто-то подумать, что он будет рассыпать капли над одним из убогих дикарей, счет вырванным челюстям которых након вел на сотни? Никто не видел – но все знали, что всякий раз, чувствуя сильный жар внутри, он, идущий впереди, оборачивал голову назад, ища глазами своего пленника, свою жертву. Никто не видел – но все знали, что увидев его, бредущего в связке с другими рабами, након делал глубокий вдох, его к‘улис наполнялся сладким соком из самой сердцевины тростника, и он продолжал путь – по-прежнему твердый, как скала.
Проходя по обрыву над бурлящей рекой, Первый Волк обернулся – но не увидел того, кого хотел. В два прыжка очутился он в конце вереницы пленников, у связки, в которой шел тот, чье имя было отныне Никто. И понял Первый Волк, что Средний Глаз не умеет останавливаться. Тухлая жаба! Он скинул одного из пленников – того, что был ранен – в пропасть, и теперь над пропастью висел Лапа Ягуара. Ноги его уже болтались без опоры, а сам он задыхался, ибо веревка, которой он был привязан к шесту, туго стянула ему горло. Среднему Глазу нравилось мучить пленников, если он не мог убить их сразу. Выдернул Первый Волк шест с пленниками на тропу, и очутился мальчик с меткой ягуара на земле. Ухмылка кривила рот Среднего Глаза.
– Где последний пленник из связки?
– Я отпустил его. На встречу с духами Шибальбы.
– Это был твой раб?
Умолк Средний Глаз. Увидел он, как наливаются злобой глаза Первого Волка.
– Он все равно умер бы.
– Мы будем делать все, как ты хочешь?
– Но...
– Кто тут након – ты или я?
Кха!
Первый Волк задал вопрос – но не ждал ответа. Рукоять топора снова обрушилась на голову Среднего Глаза. Повалился тот на тропу, как мешок с дерьмом. И сказал Первый Волк своим хольканам:
– Средний Глаз лишил нас добычи. Он поставил себя выше нас всех. За это я накажу его. Сегодня ночью Средний Глаз удовлетворит всех как женщина.
И восславили хольканы мудрость накона.
Ночью на привале, когда его воины выпили достаточно бальче, Первый Волк вытащил Среднего Глаза к костру и поставил его на колени – так ставят свинью, дабы насадить ее тушу на палку и повесить над костром.
– Ты покажешь нам пример? – спросили, смеясь, хольканы.
– С этим тухлым крабом?
Хохот вспугнул лесных духов. Никто не сказал этого, но все знали, что жаба не сравнится с ягуаром. Первый Волк подозвал к себе Скалореза, своего сына:
– Иди сюда. Я научу тебя тому, что должен уметь любой воин.
Скалорез послушно встал на колени и обнажил свой ‘аач. Он не был еще украшен шрамами и умащен иш тахте. Сын накона был воспитан в строгости и не посещал домов для юношей, где можно было овладеть общей женщиной или мальчиком за горсть ракушек. Только отец прикладывал руки к его чреслам, ибо только настоящий холькан может сделать холькана хольканом.
– Ты еще молод, сын мой. Но ты доказал свое право называться воином. По возвращении в город я сам рассеку твой ‘аач на три части. Твой одноглавый змей станет трехглавым. После того как шрамы затянутся, ты станешь настоящим мужчиной и сможешь получать истинное наслаждение. А пока я научу тебя простому. Мужчина и женщина отличаются друг от друга. Но если ты научишься овладевать мужчиной – то с женщиной тебе будет легко.
Плюнул Первый Волк на ладонь и растер слюну об ‘аач Скалореза.
– Никогда не ходи в тайный сенот удовольствий с сухой палкой. Если долго тереть сухие ветки, вспыхнет огонь и зажжет лес. Тебе нужен пожар?
Вода всегда найдет проход в скале, а угорь – темную илистую пещеру. Первый Волк направил ‘аач своего сына в нужное русло.
– Никогда не торопись. Тот, кто торопится, смешон богам. Он теряет свой к’ух, не получая ничего взамен. Чем медленнее угорь будет вползать в пещеру – тем глубже он вползет. А дальше богиня Иш-Чель сама подскажет тебе, что делать. Будь удачлив, сын мой. Но только помни об одном. Изливая кровь, ты получаешь силу. Изливая семя, ты отдаешь ее. Силу же твою получит тот, на кого ты прольешься. Если не хочешь отдавать силу никому, пусть твое семя прольется на землю.
Со священным трепетом посмотрел Скалорез на Первого Волка. Так не смотрят на отца, на учителя и на вожака. Так смотрят на бога. Не зря пролил Первый Волк столько крови. Кровь – это сила!
В ту ночь хольканы удовлетворили себя со Средним Глазом, как с женщиной. Одни брали его, другие ждали своей очереди с гиканьем и улюлюканьем. На лицах пленников впервые с тех пор, как хольканы разорили их селение, появились улыбки. Такое увидишь не каждый день! Ох, не надо было Среднему Глазу становиться между Первый Волком и его жертвой.
Након подошел к пленникам, отрезал веревку, крепившую Лапу Ягуара к общей связке, и утащил его в лес, к дереву сейба. Эта ночь тоже принадлежала ему. Луна светила слишком ярко, и жара спала. Лесные демоны рыскали среди деревьев в поисках тепла.
– Сядь сюда, лицом ко мне, – сказал Первый Волк.
Без своего шлема с черепом он был не так страшен. Лапа Ягуара подчинился. Первый Волк протянул ему сухие грибы.
– На, ешь. Это три священных гриба Масатек. Они придадут телу легкость. С ними скорее откроются двери Тлалокана. Дай, я разрежу веревку. Не сбежишь?
Улыбка была ему ответом. На исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна – что могло цениться выше этой улыбки? Тронул Первый Волк ‘аач своего пленника – и он сразу ожил. Он уже помнил его руку. Мелькнул в руке кокан и игла с тонкой веревкой.
– Помнишь, что это? Помнишь. А это – игла агавы. Видишь, к ней прикреплена веревка, пропитанная соком кактуса? Она называется копем. Сейчас ты поймешь, зачем она.
Поднес Первый Волк кокан к своему давно уже затвердевшему трехглавому змею и проткнул к‘улис насквозь. Издревле обсидиан рассекал плоть. Издревле тело украшали шрамы. Издревле тишина была лучшей музыкой боли. Проткнул плоть шип ската, и вошла следом за ним игла агавы, таща за собой копем. И когда показался копем из прокола, был он густо окрашен кровью. Ни звука не издал Первый Волк, только мышцы его напряглись, а дыхание стало тяжелым.
– Теперь ты.
Безропотно жертва отдала себя зверю, покорно подставила себя под удар кокана. Вскрик был слабым – даже хольканы у костра не услышали его. И лишь когда копем вошел в отверстие ‘аач, не выдержал Лапа Ягуара, застонал и ткнулся головой в плечо Первого Волка, прикусив его кожу зубами. Провел тот копем сквозь отверстие ‘аач до половины, взял за оба конца и потянул за них.
– Кричи. Теперь можно кричать даже воину.
Кха!
Кровь гулким пульсом застучала в висках. Посадил Первый Волк свою жертву к себе на бедра и взял ее. И лес во второй раз услышал звериный крик, сорвавший сухие листья с сейбы, сбивший с ритма хольканов и отозвавшийся болью в сердце Скалореза. Слились воедино ч’улели, и к’ух перетекал из одной в другую, не ведая преград. Расправил крылья Змей видений, и утихла боль. Кто знает – забрал ли ее яд ската, священный гриб Масатек или сама богиня Иш-Чель? Была только кровь, много крови. И семя.
Семя – пища богов.
Семя – это сила.
Семя – это жизнь.
Утром, проходя под деревом сейба, увидели все, что трава под деревом смята, как после брачных игр ягуаров, и виднеются на ней в обилии темные и светлые пятна. А еще у накона на поясе появился трофей – бурая от засохшей крови веревка. И так было каждую ночь их пути на Запад, в Вицчактун – город с большими каменными домами, где живет много людей. Эти двое потеряли много к’ух. Казалось, они должны были ослабеть, но сила только прибывала к ним. В последнюю ночь, на заходе луны Первый Волк разбудил Лапу Ягуара, спавшего у него на плече.
– Мне приснилась Иш-Чель, радужная бабочка с когтями ягуара. Это богиня судьбы. Она зовет нас в город.
– Можно ли миновать его?
– Нет. Сами боги зовут нас. О, ты не знаешь Иш-Чель! Ее крылья тонки, но крепко хватает она жертву своими когтями, и никто еще не освободился от этой хватки. Но я знаю, что делать. Завтра ты войдешь в город – завтра ты выйдешь из него, и с твоей головы не упадет ни один волос. Только слушай меня – и молчи. И помни завет своего отца – не бойся, что бы ты ни увидел.
– Зачем ты мне помогаешь?
– Таково мое желание.
– Ты ничего не знаешь обо мне.
Усмехнулся Первый Волк.
– Я знаю о тебе достаточно. Ты спрятал свою жену и сына в сенот за вашим селением.
Напряглись мышцы у Лапы Ягуара.
– Не бойся. Если я сразу не убил их – зачем мне это сейчас? Настоящий воин должен иметь жену, наложниц и детей. Ты ведь хочешь убежать с ними подальше отсюда? Я помогу тебе. Если идти от города на восток, все время на восток, много дней, а потом повернуть на север, то выйдешь на берег большого моря. Скалы подходят к самой воде, но раздвигаются, образуя долину, где растут голубые агавы. Там много деревьев и чистых источников. Там вдоволь плодов, дичи и рыбы. Там никто не живет. Если бы боги на исходе пятой эры захотели создать новых людей – они создали бы их там. А теперь спи, мой мальчик. Завтра тебе понадобится сила, много силы.
Ведал ли Первый Волк, что творит? Знал ли, что нельзя становиться между богами и их жертвой? Он, наказавший Среднего Глаза, не делал ли то же самое? Боги не умеют прощать. Боги не хотят забывать.
Наутро, не дожидаясь, пока рассеется туман, Первый Волк вышел в путь. В глазах Лапы Ягуара был покой. Он верил своему богу. Но других боги оставили. Ужас сковал пленников у ворот большого города Вицчактун. Такого страшного запустения они еще не видали. Земля здесь была безлесна и пуста, деревья не росли на ней. Здесь не было воды. Сам воздух, казалось, пропитался гарью и нечистотами. Здесь жалкие людишки копошились в пыли, как трупные черви, и уродливые строения возвышались тут и там, сжимая ч’улель в каменном мешке. Воистину, пришли Последние времена! Истощился к’ух на этой земле. Не проливает без него Чаак дождя, бог солнца Кихнич-Ахау не выходит из-за туч, не задувает огня Кукулькан, не дает Юм-Кааш маиса, а богиня Иш-Чель намертво затворила матку на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна.
– Боишься ли ты?
– Нет, не боюсь.
Они пришли на рыночную площадь, где были проданы женщины. Мужчины же последовали далее, к высоким теокалли. Дух смерти исходил оттуда. Обезумевшие люди на площадях кричали при их появлении. От смрада и дыма тяжко было дышать. Исход пятой эры был темен. И нельзя было избежать его.
– Боишься ли ты?
– Нет, не боюсь.
Кровь обагряла обсидиановые ножи, и сердца трепыхались в руках жрецов от восхода до заката. Высокие ступени были скользкими от сукровицы, и головы летели вниз, как мячи, в обезумевшую толпу. Тела громоздились у подножий теокалли, горы мертвых тел. Боги лишают разума тех, кого хотят погубить. В храме тела пленников раскрасили драгоценной лазурью – такой же, как и те тела, у подножья.
– Боишься ли ты?
– Нет, не боюсь.
В темном мешке из камня, где со всех стен оскалились черепа, а злые боги на росписях пожирали людей, пленники ждали своей участи. Этого никто не видел, но Первый Волк неслышно подошел сзади к Лапе Ягуара и сжал его руку:
– Не оборачивайся. Слушай – и молчи. Богиня Иш-Чель поведала мне, что сегодня в полдень, едва исчезнет тень от палки, воткнутой в землю, великие боги Ицамна и Кукулькан отвернутся от своих детей. Когда это случится, жертвы прекратятся. Потому жди. Ты не должен лечь на алтарь до того, как погаснет солнце. В этом твое спасение.
Слышал его слова Лапа Ягуара. И когда Первый Волк вывел его с другими пленниками на вершину теокалли, он шел спокойно, не стеная, как другие. Лапа Ягуара будто бы погрузился в сон. Глаза его застил туман. Он не видел ни людей, ни крови, ни дыма. Он не видел, как рассек Первый Волк жертвенным ножом свою руку и как забрызгала его кровь камни – в знак того, что он преклоняет голову пред великими богами Ицамной и Кукульканом. Лапа Ягуара смотрел на тень, что отбрасывал шест, вершину которого венчала отсеченная голова. Тень была еще длинна, в два локтя. И Первый Волк, стоявший подле владык города, смотрел на нее. В движении солнца была теперь их жизнь.
Но время еще не настало...
Воздел верховный жрец руки, и вывели к нему первого пленника. Помогите ему, боги! Пленника уложили на алтарь. Верховный жрец занес над ним нож... Кто знает, что чувствуют боги, почуявшие жертву? У жертвы много вкусного благоухающего мяса. Ее сердце еще бьется, когда его вырезают из груди. А еще у жертвы есть кровь, много теплой крови. Когда свежа, она дымится. Аромат ее приятен. Без крови нет жизни. Даже солнце нуждается в крови, без нее земля погружается во тьму. В крови живет к’ух – главная сила, питающая мир.
Кровь – пища богов.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кха!
Трепыхающееся сердце летит в костер, а отсеченная голова – вниз, в беснующуюся толпу. Стоит спокойно Лапа Ягуара. В глазах его туман. Не видит он ни людей, ни крови, не дыма. Лишь тень, которую отбрасывает шест. Но она еще длинна, в локоть. И Первый Волк, стоящий подле владык города, смотрит на нее. Потянулся подручный жрец за жертвой и схватил за руку Лапу Ягуара. Но спокоен был тот:
– Я не готов.
Глянул ему в глаза жрец, но увидел в них только свое отражение. Не понял он, в чем дело, но не стал разбираться. Взял другого пленника.
Время еще не настало...
Воздел верховный жрец руки, и вывели к нему второго пленника. Помогите ему, боги! Пленника уложили на алтарь. Верховный жрец занес над ним нож... Сердце жертвы еще бьется, когда его вырезают из груди. У жертвы есть кровь, много теплой крови. Даже солнце нуждается в крови, без нее земля погружается во тьму.
Кровь – пища богов.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кха!
Трепыхающееся сердце летит в костер, а отсеченная голова – вниз, в беснующуюся толпу. Стоит спокойно Лапа Ягуара. В глазах его туман. Не видит он ни людей, ни крови, не дыма. Лишь тень, которую отбрасывает шест. Она еще длинна, в палец. И Первый Волк, стоящий подле владык города, смотрит на нее. Потянулся подручный жрец за жертвой и схватил за руку Лапу Ягуара. Не уйти ему на этот раз.
Время настало...
Воздел верховный жрец руки, и вывели к нему третьего пленника. Натянулась тетива внутри Первого Волка, едва увидел он, как его мальчика с меткой ягуара уложили на алтарь, а верховный жрец занес над ним нож. Вдруг богиня обманула? Он-то знал, что сердце жертвы еще бьется, когда его вырезают из груди. Он знал, что у жертвы есть кровь, много теплой крови. Руки его по локоть были в этой крови. Когда кровь свежа, она дымится. Аромат ее приятен для ноздрей. Он сам пробовал это.
Кровь – пища богов.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кха!
Коснулся обсидиан груди. Коснулся – но замер. Посмотрел Первый Волк на тень, которую отбрасывал шест. И увидел, что тени нет. Не потому, что солнце поднялось на вершину неба, а потому, что оно больше не светит. Исполнились пророчества. Погасло солнце на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений. Наступили Последние времена. Упали люди ниц, лицом на землю. И не знали они, за что боги гневаются на них – ведь они пролили для них столько крови. Жрецы сняли последнюю жертву с алтаря и кинули на камни. Боги не нуждались в жертве. Скоро солнце снова дало свет, но волю богов нельзя было изменить. Проливая кровь, ты обретаешь силу. Проливая семя, ты теряешь ее. Кровь жертвы – это семя богов. Когда оно проливается на человека, боги теряют силу. Потому-то боги и изливают свое семя на землю. Кровь отвергнутых жертв не может течь по их сосудам – она должна быть пролита.
– Избавься от них, – сказал верховный жрец Первому Волку, указав на пленников.
В темном мешке из камня, где со всех стен оскалились черепа, а злые боги на росписях пожирали людей, пленники ждали своей участи. Этого никто не видел, но Первый Волк неслышно подошел сзади к Лапе Ягуара и сжал его руку:
– Не оборачивайся. Слушай – и молчи. Когда тебя отпустят – не беги прямо. Беги петляя, как кролик. Не смотри назад. Я кину копье – оно не заденет тебя. Никто не сделает это до меня, а потом ты станешь недосягаем. У кромки поля будет стоять мой сын – он не тронет тебя. Беги дальше, через поле и в лес, к реке. Пойдешь вдоль реки направо. Встретимся на рассвете в том месте, где вода падает с высокой скалы. В этом твое спасение.
Вытолкнули пленников на площадку для игры в мяч. Она была длинна, огорожена высокими валами и посыпана песком. На дальнем конце площадки было усохшее поле маиса – бог Юм-Кааш не дал людям ничего, как и в прошлом году. Вытолкнул Первый Волк двух пленников на песок и разрезал путы, стянувшие им руки.
– Бегите!
И они побежали. Быстро. Как только могли. Взял Первый Волк в руку копье. Это все еще была его охота.
Кха!
Бросил Первый Волк копье – и поразило оно одного беглеца. Жестами и звуками выразили хольканы свое восхищение столь прекрасным броском. Второго беглеца у самой кромки поля сняла стрела, выпущенная Когтем Ястреба из лука. И добил беглеца Скалорез, сын первого Волка. Кровь стекала на горячий песок. Много крови...
Вытолкнул Первый Волк Лапу Ягуара и другого пленника на песок и разрезал путы, стянувшие им руки. Суров был Первый Волк, будто выточен из камня. Ни слова не сказал он мальчику с меткой ягуара, только почуял тот его дыхание затылком.
– Бегите!
И они побежали. Быстро. Как только могли. И стал лапа Ягуара бежать так, как научил его первый Волк – петлями, как кролик.
Кха!
Бросил Первый Волк копье – но не поразило оно Лапу Ягуара, пролетело в ладони от плеча. Разочарованно взвыли хольканы. И сказал Средний Глаз, криво ухмыляясь:
– Вот и промахнулся Волк. С чего бы? То ли старый стал, то ли околдовали, то ли пожалел эту грязную циновку, о которую любой мог вытереть ноги. Как бы не принесли накона в жертву на новом празднике Пеш.
Ничего не ответил Первый Волк, только кровью налились его глаза. Метнул копье Черный Змей – но не достигло оно цели, ушло в песок. И закричал тогда Средний Глаз:
– Лук, дайте мне лук!
Отпустил Коготь Ястреба тетиву, и второго беглеца сняла его стрела. Выхватил Средний Глаз у него лук. Далеко уже убежал Лапа Ягуара, не догнать его ни орлу, ни ягуару – не то что человеку! Но стрела быстро летает...
Кха!
Запела песню тетива, и нашел хищный клюв свою цель. Пробила стрела, пущенная Средним Глазом, бок Лапе Ягуара, упал он в песок на самой кромке поля. Боль пронзила Первого Волка, как будто его бок поразила стрела. Но что это? К лежавшему на песке беглецу подбежал Скалорез и занес над ним топор. Разгневались боги на Первого Волка. Встал он между ними и их жертвой. Посягнул он на то, что ему не принадлежит. А что случается с волками, которые пытаются летать орлами? Боги не умеют прощать. Боги не хотят забывать.
Кха!
Почему упал Скалорез? Почему наконечник копья торчит у него в груди? Разве мог беглец отломить его с копья, пронзившего его соплеменника, что лежит рядом, и нанести такой удар? Разом закричали хольканы – «он убил Скалореза! он убил Скалореза!» А сам беглец тем временем поднялся с песка, держась за бок, и скрылся в зарослях сухого маиса. Эх, након, након, плохо присматривал ты за своим сыном!
Подбежал Первый Волк к сыну и заглянул в его глаза. Они будто затянулись болотной тиной, предвестницей смерти. Кровь текла горлом. Поднял первый Волк голову сына к себе на колени – и рот умиравшего зашевелился:
– Я нарушил твою волю, отец... Я хотел убить его... Но он... он был быстрее...
– Почему? Зачем?
– Капли... ты рассыпал их над ним... а они принадлежали мне... только мне... Отец! Не оставляй меня! Я тебя...
Протянул Скалорез Первому Волку его дар – обсидиановый нож с резной костяной рукоятью.
– Я недостоин...
– Засыпай, мой мальчик. Засыпай... Боль уйдет...
Кровь изо рта Скалореза пошла пузырями, и зрачки его остановились – он увидел бога смерти ’Ах-Пуча, пришедшего, чтобы унести его ч’улель в Шибальбу, мир мертвых. Упал обсидиановый нож с резной костяной рукоятью на песок. Не сохранил ты своего сына, Первый Волк. Забрал ты у богов их добычу – а они лишили тебя сына. Теперь вы квиты. И страшно закричал Первый Волк:
– Я найду его и сдеру с него кожу! И он будет видеть, как я ее надеваю!
Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомы помыслы зверя, взявшего след дичи. Только они знают, как зверь преследует дичь, ловя ее запах и безумея от капли оброненной ею на тропу крови. Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомо, как сердце преследуемой дичи трепыхается, когда она несется от преследующих ее по пятам хищников. Впереди у нее лес, позади – копья и палицы, луки и сарбаканы.
– Он ранен! Ему не уйти далеко!
Впереди бежал Первый Волк. Была ли это его охота?
Увидев каплю крови на спине Среднего Глаза, Первый Волк все понял.
– Он пытается нас запутать! Бегите до Черного ручья, а я пойду в обход, через рощу у-чеель. Так ему не уйти от нас.
Погоня взяла ложный след. Только Первый Волк знал истинный. Он быстро нашел того, кого искал. Мальчик с меткой ягуара лежал на ветвях дерева, его кровь текла по стволу и по листьям. Он не мог спуститься сам – Первый Волк поймал его тело, сорвавшееся с ветки.
– Убей меня. Я убил твоего сына. Мне все равно не жить, моя к’ух на исходе. Я слышал твои слова – ты хотел снять с меня кожу? Так снимай, чего ждешь.
– Никогда не торопись, мой мальчик. Тот, кто торопится, смешон богам. Он теряет свой к’ух, не получая ничего взамен. Дай сюда свою рану.
И увидел Первый Волк, что рана, из которой торчала стрела, пущенная Средним Глазом, глубока, но не опасна. Стрела прошла насквозь правый бок Лапы Ягуара, ее наконечник хищно торчал спереди, но внутренности были целы. Протянул Первый Волк Лапе Ягуара горсть сухих грибов.
– На, ешь. Это пять священных грибов Масатек. Они заберут твою боль и дадут силу. Ты сможешь бежать до захода того солнца, которое еще не взошло, не чувствуя усталости. И дух Масатек будет охранять тебя. Он может вселиться в любого зверя на твоем пути, даже в твой нагуаль. Не бойся его. Он враг только твоим врагам.
Вложил Первый Волк в рот Лапе Ягуара ветку, обломил наконечник стрелы и вынул ее из раны. Лес не огласил крик. Все было тихо, и только сухие листья падали на землю. Срезал Первый Волк кору с дерева сейба, пожевал ее и положил на свежую рану.
– Меняй чаще. Кора свернет кровь.
К’ух этой крови принадлежал тому, кто пролил ее. Не нужно было давать ему силу.
– Почему ты помогаешь мне? Разве я достоин? Кто я и кто ты? Я – Никто! Я убил твоего сына!
– Он хотел убить тебя.
– Он имел на это право. Ты для него был как бог. Он любил тебя...
– Он уже далеко. А ты слушай. Сейчас ты пойдешь в свое селение, там тебя ждут. Когда вытащишь жену и сына, на третий день жди меня в мангровой роще. Мы пойдем на восток, все время на восток, много дней, а потом повернем на север и выйдем на берег большого моря. Скалы там подходят к самой воде, но раздвигаются, образуя долину, где растут голубые агавы. Там много деревьев и чистых источников. Там вдоволь плодов, дичи и рыбы. Мы пойдем туда.
– Как? Ты имеешь в этом городе всё! Разве такое оставляют ради долины с голубыми агавами и недобитой жертвы?
– На исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна, все меняет цену. Я сказал. А теперь иди, если сможешь. Я задержу их.
Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомы помыслы зверя, который не хочет преследовать дичь.
– Он ранен! Ему не уйти далеко!
Первый Волк бежал. Это была не его охота. И глаза Среднего Глаза он читал, как следы тапира на влажной земле. Черная жаба сидела в них. Средний Глаз догадывался о том, чего он не должен был знать.
Дважды на пути встретились погоне духи Масатек – в облике ягуара и змеи. И каждый унес по воину. Так ушли в Шибальбу Висящий Мох и Челюсть Обезьяны. Духи были милостивы к беглецу. И Первого Волка они не тронули.
Хольканы бежали всю ночь. Первый Волк приказал зажечь факелы, чтобы не пропустить беглеца. Звериное чутье говорило ему, что дичь ослабла и что она близко, очень близко. Когда зажглись факелы, Лапа Ягуара увидел погоню, и ему стало легче бежать от нее.
На рассвете хольканы вышли к реке в том месте, где она падает с высокой скалы. Радужная бабочка привела их сюда. Лапа Ягуара дошел до самого края падающей воды. Впереди у него были камни и вода, позади – топоры, копья и стрелы. Выбирай, что тебе больше нравится, мальчик с меткой ягуара. А еще лучше – посмотри в глаза Первого Волка. Что ты видишь в них?
Водой омывается ч’улель, приходя в мир.
Водой омывается ч’улель, уходя из него.
Вода – это сила.
Вода– это жизнь.
Понял Лапа Ягуара, что говорил ему Первый Волк. Шагнул он в бездну, и вода скрыла его от погони. Когда же вынырнул он из воды, то был недосягаем. Встали на краю падающей воды Первый Волк со своими хольканами. Был приказ его четок и ясен.
– Все – вниз!
– Может, спустимся по берегу?
– Вниз. Я сказал.
Закончилось терпение у Черного Змея.
– Вниз? Мы убьемся! Ты что, решил променять нас на этого дикаря? Ты ведешь нас на смерть из-за него?!
И вторил ему Десятая Свинья:
– Этот дикарь – колдун! Он околдовал тебя, Первый Волк! Выбрось в воду эту проклятую веревку, что висит у тебя на поясе!
А Средний Глаз криво усмехнулся, но промолчал.
Молчал и Первый Волк. Только пошевелил рукой – и впилось обсидиановое лезвие под сердце Десятой Свинье, и повалился он в бездну. Остальные хольканы сами прыгнули в падающую воду, не ожидая, когда их након пошевелит рукой еще раз. Последним шагнул в воду Первый Волк. И вода приняла их.
Выйдя на сушу, хольканы увидели, что стало их еще меньше. Черного Змея вынесло на камни. Голова его была размозжена.
– Он ударился о скалу, – сказал Первый Волк.
Темны были его глаза. И поняли все, что скала эта о двух ногах и что есть у нее имя. Охота снова взяла след.
Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомы помыслы зверя, который не желает преследовать дичь. Ночь сменила день, день сменил ночь. Вот рухнул, как подкошенный, Говорящий Ветер. В шее его торчала отравленная игла. Сказал Первый Волк, вышедший из зарослей лиан позади него:
– Враг близко. Это его лес. Нам лучше разделиться.
Лес – жилище духов. Тому, чья ч’улель нечиста, незачем сюда ходить. Духи слетаются на ненависть, как мотыльки на костер. Остановился Средний Глаз перевести дыхание. И почудилась ему угроза, исходящая из чащи. Обернулся – а рядом стоит Первый Волк.
– Видел я, что хотел ты сказать, но промолчал. Так говори, нас не слышат.
– Тогда ты знаешь, о чем я молчал. Незачем говорить.
– Знаю?
– Скоро, скоро праздник Пеш. Там мы узнаем, кто угоден богам, а кто предал их ради...
Не договорил Средний Глаз и нанес удар первым. Но разве жабе меряться силой с волком? Волк раздавит жабу и не заметит. И пробил Первый Волк голову Среднему Глазу палицей, и брызнула кровь тугой струей. Наступил Первый Волк ногой на грудь жертвы. Что, тухлый краб? Все еще хочешь летать в небесах?
– Будь ты проклят! Ты предал богов! Они отомстят тебе за нас!
– Пусть.
– И этот твой... он тоже предаст тебя!
Пара ударов ножом – и покатилась голова Среднего Глаза по траве. Его приняли духи Шибальбы с распростертыми объятиями. Насадил Первый Волк тело Среднего Глаза на острый сук – так, как насаживали его хольканы на свои ‘аач, когда удовлетворяли себя с ним, как с женщиной. Голову Среднего Глаза Первый Волк насадил на соседний сук, дабы, когда увидят это хольканы, страх заполз к ним в ч’улели липкой змеей. Много крови видели они, много крови пролили, но быть дичью, а не охотником, для них внове. Пусть привыкают.
Остался Первый Волк, након хольканов из большого города Вицчактун, один, как скала. Был он великим воином. Сильнее его не было никого на Севере, до теплого моря, и на Юге, до сухих низин. Не ведал он усталости, сомнений и жалости к врагам. Судьба благоволила ему. И вдруг увидел Первый Волк радужную бабочку с когтями ягуара. Это была Иш-Чель, богиня судьбы. Ее крылья тонки, но крепко хватает она жертву своими когтями, и никто еще не освободился от этой хватки. Бабочка пролетела над головой Первого Волка и скрылась среди лиан. Он последовал за ней в чащу и увидел того, кого искал.
Лапа Ягуара сидел на земле, опираясь спиной о ствол сейбы и держась рукой за окровавленный бок. Он тяжко дышал после долгого бега. Подняв глаза, он тоже увидел того, кого ждал, и тяжело, но все-таки поднялся на ноги. Радость поселилась в их сердцах.
Первый Волк сделал шал вперед.
Лапа Ягуара тоже сделал шаг.
Первый Волк пошел.
Лапа Ягуара тоже пошел.
Первый Волк побежал.
Лапа Ягуара...
Мой мальчик, почему ты остановился? Губы твои шевелятся. Ты что-то говоришь, машешь руками. Подожди, между нами всего десять шагов! Откуда этот ужас в твоих глазах? Ты же не боялся там, на жертвенном алтаре. Машет крылышками радужная бабочка с когтями ягуара, солнце слепит глаза...
Кха!
Будто небо упало на землю. Раскинул Тецкатлипока незримую сеть, и нельзя ее миновать. Хотел Первый Волк сделать шаг, но понял, что не может идти дальше, мешает ему сеть Тецкатлипоки. Ветер замер в ветвях, и время потеряло звук. Посмотрел Первый Волк на тень, которую отбрасывало дерево сейба. И увидел, что тени нет. Не потому, что солнце поднялось на вершину неба, а потому, что оно больше не светит для него.
На исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна, Первый Волк, охотник из охотников, попал в ловушку, поставленную им самим. В этом лесу люди из селения Лапы Ягуара охотились, пока за ними не пришли злые хольканы. Они загоняли в ловушку тапиров. Когда тапир задевал веревку, срывались колья и протыкали его насквозь. Казалось Первому Волку, что он охотник. Но он ошибся. Он был жертвой. В Последние времена все меняет цену. И в тот миг, когда тело его было пронзено, он увидел мир таким, каков он есть, и полюбил его. И дошел до его ушей крик:
– Нет! Стой! Остановись!
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кровью омывается ч’улель, приходя в мир.
Кровью омывается ч’улель, уходя из него.
– О, всемогущие боги! Почему ты не слышал меня?
– Когда-то это случилось бы. Будь спокоен. В том нет твоей вины.
Был мощен Первый Волк. Тело его было проткнуто насквозь, а он все никак не умирал. Члены его мелко трясло, и холод вползал под кожу. Первый Волк еле пошевелил губами, но тот, кому надо, услышал все.
– Грибы... там... дай мне... семь...
Дал ему Лапа Ягуара семь священных грибов Масатек.
– Освободи меня...
С большим трудом Лапа Ягуара разжал острые деревянные зубы, и тело великого воина упало на землю. И окрасилась трава жертвенной кровью.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кровью омывается ч’улель, приходя в мир.
Кровью омывается ч’улель, уходя из него.
Путь Первого Волка лежал в Шибальбу. Он уже чувствовал дыхание ’Ах-Пуча, бога смерти. Но много было в нем силы, и она не хотела уходить. Еще живое сердце гнало к’ух по сосудам. И вновь шевельнулись онемевшие губы:
– Забери мою силу... Теперь ты знаешь как...
– Почему ты не остановился?
– Это моя последняя жертва... Ты и твоя жена будете Изначальными... Вам нужна сила...
Изливая кровь, мы получаем силу. Изливая семя – отдаем ее. Ты запомнил это, мальчик с меткой ягуара? Тебе осталось только протянуть руки – и взять. А там, где не можешь взять – прильнуть губами к трехглавому змею к‘улис, умащенному иш тахте, жидким янтарем, и выпить всю его силу до капли, как пьет олень воду из ручья в жаркий полдень. Волк хочет тебя так, как никогда и никого не хотел. Пред лицом земли и неба он твоя добыча. Тебе принадлежит его плоть и его кровь. Будь нежен с ним. А когда к’ух его будет на исходе, рассеки ножом его грудь и вырви оттуда еще бьющееся горячее сердце.
Кха!
Проснулся лес от крика зверя. То кричал Первый Волк, након хольканов из большого города Вицчактун, великий воин, сильнее которого не было никого на Севере, до теплого моря, и на Юге, до сухих низин. Не от боли кричал он. Сегодня Первый Волк стал равным богам. Открылись пред ним все тринадцать небес Тлалокана. Когда придет время, он приведет туда за руку Лапу Ягуара, свою последнюю жертву. Когда придет время...
Говорят, что все на свете боится времени, но время боится пирамид. Теперь Лапа Ягуара знал, что время боится не только пирамид. Хрупкая жизнь, живущая в крови и в семени, которую так легко уничтожить, на самом деле сильна, очень сильна. Она даже сильнее времени. Пирамиды разрушатся и зарастут лианами – а она будет жить и давать новые всходы. На исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна, все изменило цену. Мир износился, пришло время творить новый.
Лапа Ягуара вышел на берег большого моря, не замечая ничего вокруг. Он будто бы погрузился в сон. Глаза его застил туман. С ним было оружие Первого Волка. В свертке из листьев он нес его сердце. Он видел, но не замечал хольканов, шедших за ним по пятам. Он видел, но не замечал больших лодок, на которых было много странных людей. На них была необычная одежда и блестящие, как у жуков, панцири. А еще на лицах у них росли волосы. Наверное, это духи Шибальбы поднялись на землю, дабы вершить высший суд. Но его это не занимало. Он не принадлежал более этому миру. Он спокойно повернулся и пошел прочь от берега. Пятая эра четырех землетрясений догорала у него за спиной, но он не видел заката. Перед ним просыпалось новое солнце.
И случилось чудо! Он опускал в сенот жену и сына, а достал жену и двух сыновей. Она разрешилась от бремени в тот самый миг, когда услышала крик зверя. Радостной была их встреча. Он отвел их подальше от разоренного селения, подальше от берега, подальше от этого мира, в лесную чащу. А сам притащил тело Первого Волка и бросил его в сенот. Пускай в конце новой эры кто-то брызнет свежей крови на его кости – и они опять обрастут плотью. Сказал Лапа Ягуара своей жене:
– Нагуаль моего сына – волк. Я нарекаю его Волком.
– Что это? – спросила жена, указав на большие лодки.
– В них люди.
– Мы пойдем к ним?
– Нет, мы пойдем в лес. Искать начало.
Когда солнце ушло в море, Лапа Ягуара развел костер в корнях дерева у-чеель и зажарил сердце Первого Волка, чтобы накормить свою семью.
– Куда мы пойдем? – вновь спросила жена.
Она уже давала грудь маленькому волчонку.
– Мы пойдем на восток, все время на восток, много дней, а потом повернем на север и выйдем на берег большого моря. Скалы там подходят к самой воде, но раздвигаются, образуя долину, в которой растут голубые агавы. Там много деревьев и чистых источников. Там вдоволь плодов, дичи и рыбы. Мы пойдем туда.
Лапа Ягуара протянул своему старшему сыну, Бегущей Черепахе, кусок сердца:
– На, ешь, мой мальчик. Теперь тебе понадобится сила, много силы.
© Разграничитель, 28 декабря 2006 г.
Взято отсюда:
slashfiction.ru/story.php?story=793&page=1
Вот какой шикарный индейский яой работы безымянного автора удалось обнаружить на Slashfictionе. Особенно греет душу то, что данный текст навеян моим самым любимым фильмом - «Апокалипсисом» Мэла Гибсона. Особенно обратите внимание на великолепное знание безымянным автором матчасти (на что я обращаю внимание в первую очередь). К сожалению, понятия не имею, кто это писал... но индейцы у него вышли просто как живые!
Ацтеки. Автор - f2ball:
Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомы помыслы зверя, почуявшего дичь. У дичи много вкусного благоухающего мяса. Ее сердце трепыхается, когда его вырываешь зубами из плоти. А еще у дичи есть кровь, много теплой крови. Когда свежа, она дымится. Аромат ее приятен для ноздрей. Без крови нет жизни. Ей питаются звери, люди, духи и боги. Даже солнце нуждается в крови, без нее земля погружается во тьму. В крови живет к’ух – извечная сила, питающая мир. Проливающий кровь обретает силу к’ух. Не подарит без нее Чаак дождя, бог солнца Кихнич-Ахау не выйдет из-за туч, не задует огня Кукулькан, не даст Юм-Кааш маиса, а богиня Иш-Чель намертво затворит матку на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна.
Кровь – пища богов.
Кровью омывается ч’улель, приходя в мир.
Кровью омывается ч’улель, уходя из него.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
читать дальшеПервый Волк, након хольканов из большого города Вицчактун, был великим воином. Сильнее его не было никого на Севере, до большого моря, и на Юге, до сухих низин. Не ведал он усталости, сомнений и жалости к врагам. Судьба благоволила ему. Его оружие разило без промаха, а плечи были украшены челюстями поверженных врагов. Череп ягуара венчал его шлем, и высоко поднимались темиллотли волос на голове.
В ту неверную пору, когда ночь еще на закончилась, а утро – не началось, Первый Волк привел своих воинов прямо к стойбищу этих глупых жирных пекари. Они нажрались и спали вповалку. Свиньи. Но в их жилах текла теплая кровь, и она заставляла раздуваться ноздри Первого Волка и его хольканов. Будет большая охота. Скоро, скоро свирепый бог Кукулькан получит пищу. И Первый Волк тоже. По священному обычаю три года воздерживался он от всего, что лишает воина силы. Он не ел мяса, кроме игуан. Он не опьянялся настойкой из голубой агавы. Он не знал женщин. Только очистившись, большие воины становились наконами.
Кха!
Быстро змея убивает опоссума. Но хольканы Первого Волка были быстрее змеи. Орел не успел бы подняться на крыло, а они уже сделали свое дело. Дикари не дрались. Это были бабы, не воины. Их взяли теплыми, во сне. Лай собак и крики женщин. И вот уже Висящий Мох очищает от мяса чью-то челюсть, Черный Змей и Коготь Ястреба тащат бьющуюся и визжащую женщину за волосы, Челюсть Обезьяны палит вонючие лачуги, а Скалорез – юный сын Первого Волка – схлестнулся с толстым дикарем. Сегодня он впервые доказывает, что он мужчина, и судьба на его стороне. Наполнилось отцовское сердце гордостью.
Первый Волк знал свое дело. Трупы пожирают стервятники. Богам нужна только живая кровь. Топоры и палицы были убраны, в ход пошли веревки. Дикарей вязали, как скот, отдельно мужчин и женщин. Но тут чуткое ухо Первого Волка уловило шум, он насторожился. Из зарослей лиан доносились крики, не похожие на причитания старух. Одним прыжком он преодолел заросли, и вовремя. Один дикарь не желал присоединиться к своим соплеменникам. Он огрызался, как ягуар на обложивших его охотников. Двое воинов Первого Волка уже отправились на встречу с Повелителями Шибальбы. За это полагалась смерть. Средний Глаз и Говорящий Ветер уже зашли сзади и занесли над дикарем копья.
Но Первый Волк воздел руку. Впервые он не добил врага и не дал сделать это другим. Он увидел бабочку – большую и радужную. На ее тулове он разглядел череп. Это была Иш-Чель, бабочка с когтями ягуара, богиня судьбы. Она пролетела над головой Первого Волка, над головой бьющегося дикаря и скрылась среди лиан.
Смел был дикарь. И прекрасен. Настоящий воин, не ведающий страха. Он был один – их было много. Он был невелик ростом – они высоки и злы. Но он не боялся их. Юркий, как оцелот – не зря на теле его была метка ягуара. Юный, почти мальчик. Всего на пару зим старше Скалореза. Первый Волк захотел его. Тецкатлипока бы побрал это воздержание! Пред лицом земли и неба этот смелый мальчик был пленником и добычей Первого Волка. Никто не смел мешать ему, когда он выходил на охоту. Ибо только великим богам Тринадцати небес и духам были ведомы мысли зверя, почуявшего дичь. У дичи много вкусного благоухающего мяса. Ее сердце трепыхается, когда его вырываешь зубами из плоти. А еще у дичи есть кровь, много теплой крови...
Кха!
Быстро змея убивает опоссума. Но Первый Волк был быстрее змеи и своих хольканов. Орел не успел бы подняться на крыло, а он уже разметал нападавших и повалил смелого воина на колени, приставив к его горлу обсидиановый нож.
– Он нужен мне живым!
– Но након...
– Он нужен мне живым!
– Но...
– Я сказал!
Крысы не спорят с оцелотом. Воины не задают вопросов накону. Никто не смеет мешать зверю, когда он вышел на охоту. Пред лицом земли и неба это была добыча Первого Волка. Но злился Средний Глаз, и черная туча накрыла его лоб. Он тоже хотел крови и плоти этого мальчика с меткой ягуара. Он тоже хотел быть Первым. Он убил вождя племени, отца мальчика, на его глазах. Но Никто – так он назвал его – был для него недоступен. Первый Волк беззвучно смеялся.
Удачной была охота. Пленников согнали в центр селения и привязали за шеи к длинным шестам. Мальчик с меткой ягуара был привязан среди прочих. Их путь лежал через лес в большой город Вицчактун, где стоят большие каменные дома и много людей. Пленники стенали и плакали. Глупцы! Всех однажды посетит ’Ах-Пуч, бог смерти. Но не каждому выпадает удача видеть мир с вершины теокалли, возлечь на алтарь жертвоприношений и дать своей кровью жизнь солнцу. Пленники дрожали за свою жизнь, не желая знать, что на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, все они, и дети их, и дети их детей лягут поленьями в костер Последних времен. Останутся только Изначальный со своей женой. Так говорят жрецы. Если не верить им – кому верить?
Когда солнце скрылось за западными холмами, хольканы остановились на привал и развели костры, дабы отпугивать духов, выползавших из леса на запах теплой крови. Охота была удачной. Они взяли много рабов, здоровых мужчин и женщин, которых можно было выгодно продать в городе и пожертвовать жрецам из храмов. А женщин можно было использовать и по-иному. Хольканы хлебали бальче и настой из голубой агавы – кому повезло. От этого они теряли рассудок и бросались на женщин, жестоко терзая их на глазах у братьев и мужей. И прославляли хольканы своего накона, которого не одолеть ни одному воину и который всегда приносит удачу. Забыли они, что у любого зверя есть мягкое подбрюшье.
Первый Волк, након хольканов, был велик. Как скала возвышался он над другими воинами. Из кремня были его мышцы, из нефрита – ч’улель, обитель души, и только богам было ведомо, что скрывается внутри. И был в ту ночь Первый Волк снедаем сильным жаром. Жар этот был о двух ногах, он имел имя, и стояла на нем метка ягуара. Пред лицом земли и неба он был пленником Первого Волка. Давно зверь ожидал свою добычу.
Первый Волк сделал надрез на лице своего сына – сегодня тот стал воином – и преподнес ему дар, достойный его храбрости, – обсидиановый нож с резной костяной рукоятью. Но чуткое ухо Первого Волка опять услышало шум, заставивший его напрячь тело. Этот гнилой червяк, Средний Глаз, опять взялся за старое! Сколько ни умащивай болотную жабу благовониями, она все равно будет вонять. Средний Глаз подговорил Висящего Мха и Когтя Ястреба. Они оставили на время женщин и взялись за мальчика с меткой ягуара. Они отделили его от других пленников, притащили к костру и разложили вниз лицом, прижав ноги и руки к земле. Средний Глаз подобрался к мальчику сзади и раздвинул ему ноги. Он хотел взять его, как женщину. Он посягнул на то, что ему не принадлежит. Жаба! А что случается с жабами, которые хотят летать, как орлы?
Кха!
Вытащил Средний Глаз свой хрен свинячий, но едва собрался проникнуть в тайный сенот удовольствий, располагающийся в том месте, откуда растут ноги, как был отброшен на пять шагов ударом палицы и отполз в заросли агавы, визжа, как опоссум. Голова его была разбита. Первый удар Первого Волка никогда не требовал второго. Остальные хольканы отступили. Горели глаза у их вожака недобрым огнем. Не нужно было Среднему Глазу посягать на чужое. Нельзя вставать между зверем и его жертвой. Зверь – это зверь. А у жертвы много вкусного благоухающего мяса. Ее сердце трепыхается, когда его вырываешь зубами из плоти. А еще у жертвы есть кровь, много теплой крови...
Поднял Первый Волк за волосы свою добычу и потащил в чащу. Духи леса расступались пред ним. Нельзя вставать между зверем и его жертвой. У мощного ствола дерева сейба Первый Волк опустил своего пленника на землю, сел рядом и посмотрел в его глаза – а глаза эти были большими, цвета какао, если в него капнуть сладкого сока из самой сердцевины тростника. Разлился этот сладкий сок по членам великого воина. Но не было страха в глазах его жертвы, не боялись они того, чего нельзя избегнуть. Тронул Первый Волк метку ягуара – шрам на груди пленника.
– Ягуар – твой нагуаль?
Кивок головы был ответом ему.
– Я – Первый Волк. Мой нагуаль – волк. Твое имя?
– Лапой Ягуара нарек меня отец при рождении.
Лапа Ягуара... Так и есть. Гибкий и верткий, с блестящей черной шерстью. Твое сердце бешено бьется вблизи повелителя и господина, которому ты принадлежишь, бьется и гонит по сосудам кровь, много теплой крови...
Кха!
Не выдержал Первый Волк, великий воин, сильнее которого не было никого на Севере, до большого моря, и на Юге, до сухих низин. Рухнула скала в бурную реку. Затопило долину жгучее, как чили, желание. Сжал Первый Волк свою добычу руками и заговорил быстро, едва не задыхаясь:
– Слушай меня, Лапа Ягуара, слушай – и молчи. Волк хочет тебя так, как никогда и никого не хотел. И он тебя получит. Пред лицом земли и неба ты добыча Волка. Ему принадлежит твоя плоть и твоя кровь. Будь нежен с ним, будь податлив, как стебель маиса, – и будет тебе хорошо.
Молчал Лапа Ягуара. Но его молчание было красноречивее слов. Скинул Первый Волк свой шлем и кинул его на траву. Рассек он сосок своей жертвы обсидиановым лезвием. Хлынула кровь. И прильнул к соску страшный воин, подобно слабому детенышу, сосущему из материнской груди.
Кровь – пища богов.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Но мало было Первому Волку этой крови. Разве насытится волк оленьим хвостом? Надкусив дичь, он уже не отпустит ее. Богам Тринадцати небес и духам леса ведомо, что чует зверь, надкусивший добычу. Он вгрызается в нее своими клыками снова и снова, пока не насытится. Зверь гонит добычу вперед. Но и добыча гонит зверя с не меньшей силой. Когда стволы ‘аач у обоих стали твердыми, как обсидиан, снова сказал Первый Волк:
– Слушай меня, Лапа Ягуара, слушай – и молчи. Волк хочет твоей крови, как ничьей еще не хотел. И он ее получит. Смотри – это кокан, шип ската. Три дня я вымачивал его в морской воде, дабы не ушла сила его яда. Я проколю им твой ‘аач. Это больно, но когда яд начнет действовать, Змей видений отнесет тебя в Тлалокан, обитель удовольствий. Ты храбрый воин, твое место там, но сперва...
Сжала сильная рука ‘аач. Жёсток он был на ощупь, как рукоять топора, которым Кукулькан расчищал себе путь из Шибальбы в мир людей. Впился в него кокан, как орел впивается в кролика. Брызнула кровь из разреза. Зашипел пленник, совсем как его нагуаль – ягуар шипит, будучи схваченным за хвост. Забился пленник по земле, как рыба, но не подал голос. Тот, кто проливает кровь, получает ее силу. Омыл в крови Первый Волк свои руки и нанес себе кровавые узоры на лицо и на тело. Знак силы. Знак власти. Статуи богов купаются в жертвенной крови, и возрастает через это их ч-абиль. Теперь и он, великий воин, Первый Волк, был почти как бог. Терпи мальчик, терпи. Твоя кровь пришлась по вкусу твоему господину. Скоро ты узнаешь главное. Говорят, жертва бессильна пред хищником. Это правда. Но и хищник бессилен пред жертвой. Боги Тринадцати небес властвуют над людьми. Но теряют они к’ух, если люди забывают их. Про своего владыку ты, Лапа Ягуара, не сможешь забыть никогда.
Обнажил Первый Волк свой к‘улис. И был он удивителен. Не было такого ни у кого на Севере, до большого моря, и на Юге, до сухих низин. С отрочества будущим воинам, потомкам благородных родов рассекают ‘аач. Не раз и не два. Порезы затягиваются шрамами – но их рассекают снова и снова до тех пор, пока одноглавый змей – к‘улис не станет трехглавым. Не всякий переживает обряд, но ежели пережил, то считается достойным воином. Такие обычаи были у народа Первого Волка.
Обнажил Первый Волк свой к‘улис. Немало покрыл он женщин и мужчин, но то было давно. Три года не он ел мяса, не пил настойки из голубой агавы и не изливал семя. Но теперь вышли все сроки, вступил Волк в свой брачный период. Зверь, когда пришло ему время покрыть самку, становится дик и необуздан. Он начинает петь странные песни и плясать странные танцы под луной, не замечая ничего вокруг. Охотник берет такого зверя голыми руками.
Обнажил Первый Волк свой к‘улис – трехглавого змея, умащенного иш тахте, жидким янтарем – и овладел истекающей кровью добычей под деревом сейба. Вошел он в тайный сенот удовольствий до предела, ибо все, что делал, доводил он до конца. И когда почуял Первый Волк, что оба они уже близко, извлек он трехглавого змея, умащенного иш тахте, и вспорол его плоть коканом. Рассыпались капли крови и семени по телу жертвы, смешались с ее кровью и ее семенем. И закричал Первый Волк, как кричат раненые звери. Но не от боли кричал он. В темени воина, отправляющего обряд рассыпания семени – ч’ок ч’аах – скребется крыльями Иш-Чель, радужная бабочка с когтями ягуара, богиня судьбы. Сегодня Первый Волк стал ближе к богам. Узрел он все тринадцать небес Тлалокана и привел туда за руку Лапу Ягуара, свою жертву. И стекали их кровь и семя по телам их на землю на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна.
Семя – пища богов.
Семенем омывается ч’улель, приходя в мир.
Семенем омывается ч’улель, уходя из него.
Семя – это сила.
Семя – это жизнь.
Услышал звериный крик Первого Волка лес. Услышал – и затаился. Только духи, привлеченные сладким запахом крови и свежего семени, слетались к дереву сейба и кружились над обессилевшими телами, питаясь их теплом. Услышал звериный крик Первого Волка Средний Глаз, зализывавший раны. Проколол он колючкой агавы себе ухо, дабы вместе с кровью вышла вся ненависть, что сжигала его изнутри. Он хотел крови и плоти этого мальчика с меткой ягуара. Он хотел быть Первым. Услышал звериный крик Первого Волка и Скалорез, его сын, и черная змея вползла в сосуд его ч’улели.
С той самой ночи все – и хольканы, и пленники – знали, что у Первого Волка, великого воина, сильнее которого не было никого на Севере, до большого моря, и на Юге, до сухих низин, есть подбрюшье. Все знали, что он становится мягким, когда твердеет. Ничего нельзя скрыть в лесу! Дует ветер – срываются листья с деревьев. Срываются листья с деревьев – и устилают землю. Устилают землю – и на них становятся видны следы... Первый Волк не был юношей, только ступившим на тропу войны. Многих врагов одолел он, многие корчились под его топором и под его палицей, отдавая ему свою кровь и свой к’ух, многих мужчин и женщин покрыл он – но разве мог кто-то подумать, что он будет рассыпать капли над одним из убогих дикарей, счет вырванным челюстям которых након вел на сотни? Никто не видел – но все знали, что всякий раз, чувствуя сильный жар внутри, он, идущий впереди, оборачивал голову назад, ища глазами своего пленника, свою жертву. Никто не видел – но все знали, что увидев его, бредущего в связке с другими рабами, након делал глубокий вдох, его к‘улис наполнялся сладким соком из самой сердцевины тростника, и он продолжал путь – по-прежнему твердый, как скала.
Проходя по обрыву над бурлящей рекой, Первый Волк обернулся – но не увидел того, кого хотел. В два прыжка очутился он в конце вереницы пленников, у связки, в которой шел тот, чье имя было отныне Никто. И понял Первый Волк, что Средний Глаз не умеет останавливаться. Тухлая жаба! Он скинул одного из пленников – того, что был ранен – в пропасть, и теперь над пропастью висел Лапа Ягуара. Ноги его уже болтались без опоры, а сам он задыхался, ибо веревка, которой он был привязан к шесту, туго стянула ему горло. Среднему Глазу нравилось мучить пленников, если он не мог убить их сразу. Выдернул Первый Волк шест с пленниками на тропу, и очутился мальчик с меткой ягуара на земле. Ухмылка кривила рот Среднего Глаза.
– Где последний пленник из связки?
– Я отпустил его. На встречу с духами Шибальбы.
– Это был твой раб?
Умолк Средний Глаз. Увидел он, как наливаются злобой глаза Первого Волка.
– Он все равно умер бы.
– Мы будем делать все, как ты хочешь?
– Но...
– Кто тут након – ты или я?
Кха!
Первый Волк задал вопрос – но не ждал ответа. Рукоять топора снова обрушилась на голову Среднего Глаза. Повалился тот на тропу, как мешок с дерьмом. И сказал Первый Волк своим хольканам:
– Средний Глаз лишил нас добычи. Он поставил себя выше нас всех. За это я накажу его. Сегодня ночью Средний Глаз удовлетворит всех как женщина.
И восславили хольканы мудрость накона.
Ночью на привале, когда его воины выпили достаточно бальче, Первый Волк вытащил Среднего Глаза к костру и поставил его на колени – так ставят свинью, дабы насадить ее тушу на палку и повесить над костром.
– Ты покажешь нам пример? – спросили, смеясь, хольканы.
– С этим тухлым крабом?
Хохот вспугнул лесных духов. Никто не сказал этого, но все знали, что жаба не сравнится с ягуаром. Первый Волк подозвал к себе Скалореза, своего сына:
– Иди сюда. Я научу тебя тому, что должен уметь любой воин.
Скалорез послушно встал на колени и обнажил свой ‘аач. Он не был еще украшен шрамами и умащен иш тахте. Сын накона был воспитан в строгости и не посещал домов для юношей, где можно было овладеть общей женщиной или мальчиком за горсть ракушек. Только отец прикладывал руки к его чреслам, ибо только настоящий холькан может сделать холькана хольканом.
– Ты еще молод, сын мой. Но ты доказал свое право называться воином. По возвращении в город я сам рассеку твой ‘аач на три части. Твой одноглавый змей станет трехглавым. После того как шрамы затянутся, ты станешь настоящим мужчиной и сможешь получать истинное наслаждение. А пока я научу тебя простому. Мужчина и женщина отличаются друг от друга. Но если ты научишься овладевать мужчиной – то с женщиной тебе будет легко.
Плюнул Первый Волк на ладонь и растер слюну об ‘аач Скалореза.
– Никогда не ходи в тайный сенот удовольствий с сухой палкой. Если долго тереть сухие ветки, вспыхнет огонь и зажжет лес. Тебе нужен пожар?
Вода всегда найдет проход в скале, а угорь – темную илистую пещеру. Первый Волк направил ‘аач своего сына в нужное русло.
– Никогда не торопись. Тот, кто торопится, смешон богам. Он теряет свой к’ух, не получая ничего взамен. Чем медленнее угорь будет вползать в пещеру – тем глубже он вползет. А дальше богиня Иш-Чель сама подскажет тебе, что делать. Будь удачлив, сын мой. Но только помни об одном. Изливая кровь, ты получаешь силу. Изливая семя, ты отдаешь ее. Силу же твою получит тот, на кого ты прольешься. Если не хочешь отдавать силу никому, пусть твое семя прольется на землю.
Со священным трепетом посмотрел Скалорез на Первого Волка. Так не смотрят на отца, на учителя и на вожака. Так смотрят на бога. Не зря пролил Первый Волк столько крови. Кровь – это сила!
В ту ночь хольканы удовлетворили себя со Средним Глазом, как с женщиной. Одни брали его, другие ждали своей очереди с гиканьем и улюлюканьем. На лицах пленников впервые с тех пор, как хольканы разорили их селение, появились улыбки. Такое увидишь не каждый день! Ох, не надо было Среднему Глазу становиться между Первый Волком и его жертвой.
Након подошел к пленникам, отрезал веревку, крепившую Лапу Ягуара к общей связке, и утащил его в лес, к дереву сейба. Эта ночь тоже принадлежала ему. Луна светила слишком ярко, и жара спала. Лесные демоны рыскали среди деревьев в поисках тепла.
– Сядь сюда, лицом ко мне, – сказал Первый Волк.
Без своего шлема с черепом он был не так страшен. Лапа Ягуара подчинился. Первый Волк протянул ему сухие грибы.
– На, ешь. Это три священных гриба Масатек. Они придадут телу легкость. С ними скорее откроются двери Тлалокана. Дай, я разрежу веревку. Не сбежишь?
Улыбка была ему ответом. На исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна – что могло цениться выше этой улыбки? Тронул Первый Волк ‘аач своего пленника – и он сразу ожил. Он уже помнил его руку. Мелькнул в руке кокан и игла с тонкой веревкой.
– Помнишь, что это? Помнишь. А это – игла агавы. Видишь, к ней прикреплена веревка, пропитанная соком кактуса? Она называется копем. Сейчас ты поймешь, зачем она.
Поднес Первый Волк кокан к своему давно уже затвердевшему трехглавому змею и проткнул к‘улис насквозь. Издревле обсидиан рассекал плоть. Издревле тело украшали шрамы. Издревле тишина была лучшей музыкой боли. Проткнул плоть шип ската, и вошла следом за ним игла агавы, таща за собой копем. И когда показался копем из прокола, был он густо окрашен кровью. Ни звука не издал Первый Волк, только мышцы его напряглись, а дыхание стало тяжелым.
– Теперь ты.
Безропотно жертва отдала себя зверю, покорно подставила себя под удар кокана. Вскрик был слабым – даже хольканы у костра не услышали его. И лишь когда копем вошел в отверстие ‘аач, не выдержал Лапа Ягуара, застонал и ткнулся головой в плечо Первого Волка, прикусив его кожу зубами. Провел тот копем сквозь отверстие ‘аач до половины, взял за оба конца и потянул за них.
– Кричи. Теперь можно кричать даже воину.
Кха!
Кровь гулким пульсом застучала в висках. Посадил Первый Волк свою жертву к себе на бедра и взял ее. И лес во второй раз услышал звериный крик, сорвавший сухие листья с сейбы, сбивший с ритма хольканов и отозвавшийся болью в сердце Скалореза. Слились воедино ч’улели, и к’ух перетекал из одной в другую, не ведая преград. Расправил крылья Змей видений, и утихла боль. Кто знает – забрал ли ее яд ската, священный гриб Масатек или сама богиня Иш-Чель? Была только кровь, много крови. И семя.
Семя – пища богов.
Семя – это сила.
Семя – это жизнь.
Утром, проходя под деревом сейба, увидели все, что трава под деревом смята, как после брачных игр ягуаров, и виднеются на ней в обилии темные и светлые пятна. А еще у накона на поясе появился трофей – бурая от засохшей крови веревка. И так было каждую ночь их пути на Запад, в Вицчактун – город с большими каменными домами, где живет много людей. Эти двое потеряли много к’ух. Казалось, они должны были ослабеть, но сила только прибывала к ним. В последнюю ночь, на заходе луны Первый Волк разбудил Лапу Ягуара, спавшего у него на плече.
– Мне приснилась Иш-Чель, радужная бабочка с когтями ягуара. Это богиня судьбы. Она зовет нас в город.
– Можно ли миновать его?
– Нет. Сами боги зовут нас. О, ты не знаешь Иш-Чель! Ее крылья тонки, но крепко хватает она жертву своими когтями, и никто еще не освободился от этой хватки. Но я знаю, что делать. Завтра ты войдешь в город – завтра ты выйдешь из него, и с твоей головы не упадет ни один волос. Только слушай меня – и молчи. И помни завет своего отца – не бойся, что бы ты ни увидел.
– Зачем ты мне помогаешь?
– Таково мое желание.
– Ты ничего не знаешь обо мне.
Усмехнулся Первый Волк.
– Я знаю о тебе достаточно. Ты спрятал свою жену и сына в сенот за вашим селением.
Напряглись мышцы у Лапы Ягуара.
– Не бойся. Если я сразу не убил их – зачем мне это сейчас? Настоящий воин должен иметь жену, наложниц и детей. Ты ведь хочешь убежать с ними подальше отсюда? Я помогу тебе. Если идти от города на восток, все время на восток, много дней, а потом повернуть на север, то выйдешь на берег большого моря. Скалы подходят к самой воде, но раздвигаются, образуя долину, где растут голубые агавы. Там много деревьев и чистых источников. Там вдоволь плодов, дичи и рыбы. Там никто не живет. Если бы боги на исходе пятой эры захотели создать новых людей – они создали бы их там. А теперь спи, мой мальчик. Завтра тебе понадобится сила, много силы.
Ведал ли Первый Волк, что творит? Знал ли, что нельзя становиться между богами и их жертвой? Он, наказавший Среднего Глаза, не делал ли то же самое? Боги не умеют прощать. Боги не хотят забывать.
Наутро, не дожидаясь, пока рассеется туман, Первый Волк вышел в путь. В глазах Лапы Ягуара был покой. Он верил своему богу. Но других боги оставили. Ужас сковал пленников у ворот большого города Вицчактун. Такого страшного запустения они еще не видали. Земля здесь была безлесна и пуста, деревья не росли на ней. Здесь не было воды. Сам воздух, казалось, пропитался гарью и нечистотами. Здесь жалкие людишки копошились в пыли, как трупные черви, и уродливые строения возвышались тут и там, сжимая ч’улель в каменном мешке. Воистину, пришли Последние времена! Истощился к’ух на этой земле. Не проливает без него Чаак дождя, бог солнца Кихнич-Ахау не выходит из-за туч, не задувает огня Кукулькан, не дает Юм-Кааш маиса, а богиня Иш-Чель намертво затворила матку на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна.
– Боишься ли ты?
– Нет, не боюсь.
Они пришли на рыночную площадь, где были проданы женщины. Мужчины же последовали далее, к высоким теокалли. Дух смерти исходил оттуда. Обезумевшие люди на площадях кричали при их появлении. От смрада и дыма тяжко было дышать. Исход пятой эры был темен. И нельзя было избежать его.
– Боишься ли ты?
– Нет, не боюсь.
Кровь обагряла обсидиановые ножи, и сердца трепыхались в руках жрецов от восхода до заката. Высокие ступени были скользкими от сукровицы, и головы летели вниз, как мячи, в обезумевшую толпу. Тела громоздились у подножий теокалли, горы мертвых тел. Боги лишают разума тех, кого хотят погубить. В храме тела пленников раскрасили драгоценной лазурью – такой же, как и те тела, у подножья.
– Боишься ли ты?
– Нет, не боюсь.
В темном мешке из камня, где со всех стен оскалились черепа, а злые боги на росписях пожирали людей, пленники ждали своей участи. Этого никто не видел, но Первый Волк неслышно подошел сзади к Лапе Ягуара и сжал его руку:
– Не оборачивайся. Слушай – и молчи. Богиня Иш-Чель поведала мне, что сегодня в полдень, едва исчезнет тень от палки, воткнутой в землю, великие боги Ицамна и Кукулькан отвернутся от своих детей. Когда это случится, жертвы прекратятся. Потому жди. Ты не должен лечь на алтарь до того, как погаснет солнце. В этом твое спасение.
Слышал его слова Лапа Ягуара. И когда Первый Волк вывел его с другими пленниками на вершину теокалли, он шел спокойно, не стеная, как другие. Лапа Ягуара будто бы погрузился в сон. Глаза его застил туман. Он не видел ни людей, ни крови, ни дыма. Он не видел, как рассек Первый Волк жертвенным ножом свою руку и как забрызгала его кровь камни – в знак того, что он преклоняет голову пред великими богами Ицамной и Кукульканом. Лапа Ягуара смотрел на тень, что отбрасывал шест, вершину которого венчала отсеченная голова. Тень была еще длинна, в два локтя. И Первый Волк, стоявший подле владык города, смотрел на нее. В движении солнца была теперь их жизнь.
Но время еще не настало...
Воздел верховный жрец руки, и вывели к нему первого пленника. Помогите ему, боги! Пленника уложили на алтарь. Верховный жрец занес над ним нож... Кто знает, что чувствуют боги, почуявшие жертву? У жертвы много вкусного благоухающего мяса. Ее сердце еще бьется, когда его вырезают из груди. А еще у жертвы есть кровь, много теплой крови. Когда свежа, она дымится. Аромат ее приятен. Без крови нет жизни. Даже солнце нуждается в крови, без нее земля погружается во тьму. В крови живет к’ух – главная сила, питающая мир.
Кровь – пища богов.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кха!
Трепыхающееся сердце летит в костер, а отсеченная голова – вниз, в беснующуюся толпу. Стоит спокойно Лапа Ягуара. В глазах его туман. Не видит он ни людей, ни крови, не дыма. Лишь тень, которую отбрасывает шест. Но она еще длинна, в локоть. И Первый Волк, стоящий подле владык города, смотрит на нее. Потянулся подручный жрец за жертвой и схватил за руку Лапу Ягуара. Но спокоен был тот:
– Я не готов.
Глянул ему в глаза жрец, но увидел в них только свое отражение. Не понял он, в чем дело, но не стал разбираться. Взял другого пленника.
Время еще не настало...
Воздел верховный жрец руки, и вывели к нему второго пленника. Помогите ему, боги! Пленника уложили на алтарь. Верховный жрец занес над ним нож... Сердце жертвы еще бьется, когда его вырезают из груди. У жертвы есть кровь, много теплой крови. Даже солнце нуждается в крови, без нее земля погружается во тьму.
Кровь – пища богов.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кха!
Трепыхающееся сердце летит в костер, а отсеченная голова – вниз, в беснующуюся толпу. Стоит спокойно Лапа Ягуара. В глазах его туман. Не видит он ни людей, ни крови, не дыма. Лишь тень, которую отбрасывает шест. Она еще длинна, в палец. И Первый Волк, стоящий подле владык города, смотрит на нее. Потянулся подручный жрец за жертвой и схватил за руку Лапу Ягуара. Не уйти ему на этот раз.
Время настало...
Воздел верховный жрец руки, и вывели к нему третьего пленника. Натянулась тетива внутри Первого Волка, едва увидел он, как его мальчика с меткой ягуара уложили на алтарь, а верховный жрец занес над ним нож. Вдруг богиня обманула? Он-то знал, что сердце жертвы еще бьется, когда его вырезают из груди. Он знал, что у жертвы есть кровь, много теплой крови. Руки его по локоть были в этой крови. Когда кровь свежа, она дымится. Аромат ее приятен для ноздрей. Он сам пробовал это.
Кровь – пища богов.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кха!
Коснулся обсидиан груди. Коснулся – но замер. Посмотрел Первый Волк на тень, которую отбрасывал шест. И увидел, что тени нет. Не потому, что солнце поднялось на вершину неба, а потому, что оно больше не светит. Исполнились пророчества. Погасло солнце на исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений. Наступили Последние времена. Упали люди ниц, лицом на землю. И не знали они, за что боги гневаются на них – ведь они пролили для них столько крови. Жрецы сняли последнюю жертву с алтаря и кинули на камни. Боги не нуждались в жертве. Скоро солнце снова дало свет, но волю богов нельзя было изменить. Проливая кровь, ты обретаешь силу. Проливая семя, ты теряешь ее. Кровь жертвы – это семя богов. Когда оно проливается на человека, боги теряют силу. Потому-то боги и изливают свое семя на землю. Кровь отвергнутых жертв не может течь по их сосудам – она должна быть пролита.
– Избавься от них, – сказал верховный жрец Первому Волку, указав на пленников.
В темном мешке из камня, где со всех стен оскалились черепа, а злые боги на росписях пожирали людей, пленники ждали своей участи. Этого никто не видел, но Первый Волк неслышно подошел сзади к Лапе Ягуара и сжал его руку:
– Не оборачивайся. Слушай – и молчи. Когда тебя отпустят – не беги прямо. Беги петляя, как кролик. Не смотри назад. Я кину копье – оно не заденет тебя. Никто не сделает это до меня, а потом ты станешь недосягаем. У кромки поля будет стоять мой сын – он не тронет тебя. Беги дальше, через поле и в лес, к реке. Пойдешь вдоль реки направо. Встретимся на рассвете в том месте, где вода падает с высокой скалы. В этом твое спасение.
Вытолкнули пленников на площадку для игры в мяч. Она была длинна, огорожена высокими валами и посыпана песком. На дальнем конце площадки было усохшее поле маиса – бог Юм-Кааш не дал людям ничего, как и в прошлом году. Вытолкнул Первый Волк двух пленников на песок и разрезал путы, стянувшие им руки.
– Бегите!
И они побежали. Быстро. Как только могли. Взял Первый Волк в руку копье. Это все еще была его охота.
Кха!
Бросил Первый Волк копье – и поразило оно одного беглеца. Жестами и звуками выразили хольканы свое восхищение столь прекрасным броском. Второго беглеца у самой кромки поля сняла стрела, выпущенная Когтем Ястреба из лука. И добил беглеца Скалорез, сын первого Волка. Кровь стекала на горячий песок. Много крови...
Вытолкнул Первый Волк Лапу Ягуара и другого пленника на песок и разрезал путы, стянувшие им руки. Суров был Первый Волк, будто выточен из камня. Ни слова не сказал он мальчику с меткой ягуара, только почуял тот его дыхание затылком.
– Бегите!
И они побежали. Быстро. Как только могли. И стал лапа Ягуара бежать так, как научил его первый Волк – петлями, как кролик.
Кха!
Бросил Первый Волк копье – но не поразило оно Лапу Ягуара, пролетело в ладони от плеча. Разочарованно взвыли хольканы. И сказал Средний Глаз, криво ухмыляясь:
– Вот и промахнулся Волк. С чего бы? То ли старый стал, то ли околдовали, то ли пожалел эту грязную циновку, о которую любой мог вытереть ноги. Как бы не принесли накона в жертву на новом празднике Пеш.
Ничего не ответил Первый Волк, только кровью налились его глаза. Метнул копье Черный Змей – но не достигло оно цели, ушло в песок. И закричал тогда Средний Глаз:
– Лук, дайте мне лук!
Отпустил Коготь Ястреба тетиву, и второго беглеца сняла его стрела. Выхватил Средний Глаз у него лук. Далеко уже убежал Лапа Ягуара, не догнать его ни орлу, ни ягуару – не то что человеку! Но стрела быстро летает...
Кха!
Запела песню тетива, и нашел хищный клюв свою цель. Пробила стрела, пущенная Средним Глазом, бок Лапе Ягуара, упал он в песок на самой кромке поля. Боль пронзила Первого Волка, как будто его бок поразила стрела. Но что это? К лежавшему на песке беглецу подбежал Скалорез и занес над ним топор. Разгневались боги на Первого Волка. Встал он между ними и их жертвой. Посягнул он на то, что ему не принадлежит. А что случается с волками, которые пытаются летать орлами? Боги не умеют прощать. Боги не хотят забывать.
Кха!
Почему упал Скалорез? Почему наконечник копья торчит у него в груди? Разве мог беглец отломить его с копья, пронзившего его соплеменника, что лежит рядом, и нанести такой удар? Разом закричали хольканы – «он убил Скалореза! он убил Скалореза!» А сам беглец тем временем поднялся с песка, держась за бок, и скрылся в зарослях сухого маиса. Эх, након, након, плохо присматривал ты за своим сыном!
Подбежал Первый Волк к сыну и заглянул в его глаза. Они будто затянулись болотной тиной, предвестницей смерти. Кровь текла горлом. Поднял первый Волк голову сына к себе на колени – и рот умиравшего зашевелился:
– Я нарушил твою волю, отец... Я хотел убить его... Но он... он был быстрее...
– Почему? Зачем?
– Капли... ты рассыпал их над ним... а они принадлежали мне... только мне... Отец! Не оставляй меня! Я тебя...
Протянул Скалорез Первому Волку его дар – обсидиановый нож с резной костяной рукоятью.
– Я недостоин...
– Засыпай, мой мальчик. Засыпай... Боль уйдет...
Кровь изо рта Скалореза пошла пузырями, и зрачки его остановились – он увидел бога смерти ’Ах-Пуча, пришедшего, чтобы унести его ч’улель в Шибальбу, мир мертвых. Упал обсидиановый нож с резной костяной рукоятью на песок. Не сохранил ты своего сына, Первый Волк. Забрал ты у богов их добычу – а они лишили тебя сына. Теперь вы квиты. И страшно закричал Первый Волк:
– Я найду его и сдеру с него кожу! И он будет видеть, как я ее надеваю!
Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомы помыслы зверя, взявшего след дичи. Только они знают, как зверь преследует дичь, ловя ее запах и безумея от капли оброненной ею на тропу крови. Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомо, как сердце преследуемой дичи трепыхается, когда она несется от преследующих ее по пятам хищников. Впереди у нее лес, позади – копья и палицы, луки и сарбаканы.
– Он ранен! Ему не уйти далеко!
Впереди бежал Первый Волк. Была ли это его охота?
Увидев каплю крови на спине Среднего Глаза, Первый Волк все понял.
– Он пытается нас запутать! Бегите до Черного ручья, а я пойду в обход, через рощу у-чеель. Так ему не уйти от нас.
Погоня взяла ложный след. Только Первый Волк знал истинный. Он быстро нашел того, кого искал. Мальчик с меткой ягуара лежал на ветвях дерева, его кровь текла по стволу и по листьям. Он не мог спуститься сам – Первый Волк поймал его тело, сорвавшееся с ветки.
– Убей меня. Я убил твоего сына. Мне все равно не жить, моя к’ух на исходе. Я слышал твои слова – ты хотел снять с меня кожу? Так снимай, чего ждешь.
– Никогда не торопись, мой мальчик. Тот, кто торопится, смешон богам. Он теряет свой к’ух, не получая ничего взамен. Дай сюда свою рану.
И увидел Первый Волк, что рана, из которой торчала стрела, пущенная Средним Глазом, глубока, но не опасна. Стрела прошла насквозь правый бок Лапы Ягуара, ее наконечник хищно торчал спереди, но внутренности были целы. Протянул Первый Волк Лапе Ягуара горсть сухих грибов.
– На, ешь. Это пять священных грибов Масатек. Они заберут твою боль и дадут силу. Ты сможешь бежать до захода того солнца, которое еще не взошло, не чувствуя усталости. И дух Масатек будет охранять тебя. Он может вселиться в любого зверя на твоем пути, даже в твой нагуаль. Не бойся его. Он враг только твоим врагам.
Вложил Первый Волк в рот Лапе Ягуара ветку, обломил наконечник стрелы и вынул ее из раны. Лес не огласил крик. Все было тихо, и только сухие листья падали на землю. Срезал Первый Волк кору с дерева сейба, пожевал ее и положил на свежую рану.
– Меняй чаще. Кора свернет кровь.
К’ух этой крови принадлежал тому, кто пролил ее. Не нужно было давать ему силу.
– Почему ты помогаешь мне? Разве я достоин? Кто я и кто ты? Я – Никто! Я убил твоего сына!
– Он хотел убить тебя.
– Он имел на это право. Ты для него был как бог. Он любил тебя...
– Он уже далеко. А ты слушай. Сейчас ты пойдешь в свое селение, там тебя ждут. Когда вытащишь жену и сына, на третий день жди меня в мангровой роще. Мы пойдем на восток, все время на восток, много дней, а потом повернем на север и выйдем на берег большого моря. Скалы там подходят к самой воде, но раздвигаются, образуя долину, где растут голубые агавы. Там много деревьев и чистых источников. Там вдоволь плодов, дичи и рыбы. Мы пойдем туда.
– Как? Ты имеешь в этом городе всё! Разве такое оставляют ради долины с голубыми агавами и недобитой жертвы?
– На исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна, все меняет цену. Я сказал. А теперь иди, если сможешь. Я задержу их.
Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомы помыслы зверя, который не хочет преследовать дичь.
– Он ранен! Ему не уйти далеко!
Первый Волк бежал. Это была не его охота. И глаза Среднего Глаза он читал, как следы тапира на влажной земле. Черная жаба сидела в них. Средний Глаз догадывался о том, чего он не должен был знать.
Дважды на пути встретились погоне духи Масатек – в облике ягуара и змеи. И каждый унес по воину. Так ушли в Шибальбу Висящий Мох и Челюсть Обезьяны. Духи были милостивы к беглецу. И Первого Волка они не тронули.
Хольканы бежали всю ночь. Первый Волк приказал зажечь факелы, чтобы не пропустить беглеца. Звериное чутье говорило ему, что дичь ослабла и что она близко, очень близко. Когда зажглись факелы, Лапа Ягуара увидел погоню, и ему стало легче бежать от нее.
На рассвете хольканы вышли к реке в том месте, где она падает с высокой скалы. Радужная бабочка привела их сюда. Лапа Ягуара дошел до самого края падающей воды. Впереди у него были камни и вода, позади – топоры, копья и стрелы. Выбирай, что тебе больше нравится, мальчик с меткой ягуара. А еще лучше – посмотри в глаза Первого Волка. Что ты видишь в них?
Водой омывается ч’улель, приходя в мир.
Водой омывается ч’улель, уходя из него.
Вода – это сила.
Вода– это жизнь.
Понял Лапа Ягуара, что говорил ему Первый Волк. Шагнул он в бездну, и вода скрыла его от погони. Когда же вынырнул он из воды, то был недосягаем. Встали на краю падающей воды Первый Волк со своими хольканами. Был приказ его четок и ясен.
– Все – вниз!
– Может, спустимся по берегу?
– Вниз. Я сказал.
Закончилось терпение у Черного Змея.
– Вниз? Мы убьемся! Ты что, решил променять нас на этого дикаря? Ты ведешь нас на смерть из-за него?!
И вторил ему Десятая Свинья:
– Этот дикарь – колдун! Он околдовал тебя, Первый Волк! Выбрось в воду эту проклятую веревку, что висит у тебя на поясе!
А Средний Глаз криво усмехнулся, но промолчал.
Молчал и Первый Волк. Только пошевелил рукой – и впилось обсидиановое лезвие под сердце Десятой Свинье, и повалился он в бездну. Остальные хольканы сами прыгнули в падающую воду, не ожидая, когда их након пошевелит рукой еще раз. Последним шагнул в воду Первый Волк. И вода приняла их.
Выйдя на сушу, хольканы увидели, что стало их еще меньше. Черного Змея вынесло на камни. Голова его была размозжена.
– Он ударился о скалу, – сказал Первый Волк.
Темны были его глаза. И поняли все, что скала эта о двух ногах и что есть у нее имя. Охота снова взяла след.
Только великим богам Тринадцати небес и духам леса ведомы помыслы зверя, который не желает преследовать дичь. Ночь сменила день, день сменил ночь. Вот рухнул, как подкошенный, Говорящий Ветер. В шее его торчала отравленная игла. Сказал Первый Волк, вышедший из зарослей лиан позади него:
– Враг близко. Это его лес. Нам лучше разделиться.
Лес – жилище духов. Тому, чья ч’улель нечиста, незачем сюда ходить. Духи слетаются на ненависть, как мотыльки на костер. Остановился Средний Глаз перевести дыхание. И почудилась ему угроза, исходящая из чащи. Обернулся – а рядом стоит Первый Волк.
– Видел я, что хотел ты сказать, но промолчал. Так говори, нас не слышат.
– Тогда ты знаешь, о чем я молчал. Незачем говорить.
– Знаю?
– Скоро, скоро праздник Пеш. Там мы узнаем, кто угоден богам, а кто предал их ради...
Не договорил Средний Глаз и нанес удар первым. Но разве жабе меряться силой с волком? Волк раздавит жабу и не заметит. И пробил Первый Волк голову Среднему Глазу палицей, и брызнула кровь тугой струей. Наступил Первый Волк ногой на грудь жертвы. Что, тухлый краб? Все еще хочешь летать в небесах?
– Будь ты проклят! Ты предал богов! Они отомстят тебе за нас!
– Пусть.
– И этот твой... он тоже предаст тебя!
Пара ударов ножом – и покатилась голова Среднего Глаза по траве. Его приняли духи Шибальбы с распростертыми объятиями. Насадил Первый Волк тело Среднего Глаза на острый сук – так, как насаживали его хольканы на свои ‘аач, когда удовлетворяли себя с ним, как с женщиной. Голову Среднего Глаза Первый Волк насадил на соседний сук, дабы, когда увидят это хольканы, страх заполз к ним в ч’улели липкой змеей. Много крови видели они, много крови пролили, но быть дичью, а не охотником, для них внове. Пусть привыкают.
Остался Первый Волк, након хольканов из большого города Вицчактун, один, как скала. Был он великим воином. Сильнее его не было никого на Севере, до теплого моря, и на Юге, до сухих низин. Не ведал он усталости, сомнений и жалости к врагам. Судьба благоволила ему. И вдруг увидел Первый Волк радужную бабочку с когтями ягуара. Это была Иш-Чель, богиня судьбы. Ее крылья тонки, но крепко хватает она жертву своими когтями, и никто еще не освободился от этой хватки. Бабочка пролетела над головой Первого Волка и скрылась среди лиан. Он последовал за ней в чащу и увидел того, кого искал.
Лапа Ягуара сидел на земле, опираясь спиной о ствол сейбы и держась рукой за окровавленный бок. Он тяжко дышал после долгого бега. Подняв глаза, он тоже увидел того, кого ждал, и тяжело, но все-таки поднялся на ноги. Радость поселилась в их сердцах.
Первый Волк сделал шал вперед.
Лапа Ягуара тоже сделал шаг.
Первый Волк пошел.
Лапа Ягуара тоже пошел.
Первый Волк побежал.
Лапа Ягуара...
Мой мальчик, почему ты остановился? Губы твои шевелятся. Ты что-то говоришь, машешь руками. Подожди, между нами всего десять шагов! Откуда этот ужас в твоих глазах? Ты же не боялся там, на жертвенном алтаре. Машет крылышками радужная бабочка с когтями ягуара, солнце слепит глаза...
Кха!
Будто небо упало на землю. Раскинул Тецкатлипока незримую сеть, и нельзя ее миновать. Хотел Первый Волк сделать шаг, но понял, что не может идти дальше, мешает ему сеть Тецкатлипоки. Ветер замер в ветвях, и время потеряло звук. Посмотрел Первый Волк на тень, которую отбрасывало дерево сейба. И увидел, что тени нет. Не потому, что солнце поднялось на вершину неба, а потому, что оно больше не светит для него.
На исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна, Первый Волк, охотник из охотников, попал в ловушку, поставленную им самим. В этом лесу люди из селения Лапы Ягуара охотились, пока за ними не пришли злые хольканы. Они загоняли в ловушку тапиров. Когда тапир задевал веревку, срывались колья и протыкали его насквозь. Казалось Первому Волку, что он охотник. Но он ошибся. Он был жертвой. В Последние времена все меняет цену. И в тот миг, когда тело его было пронзено, он увидел мир таким, каков он есть, и полюбил его. И дошел до его ушей крик:
– Нет! Стой! Остановись!
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кровью омывается ч’улель, приходя в мир.
Кровью омывается ч’улель, уходя из него.
– О, всемогущие боги! Почему ты не слышал меня?
– Когда-то это случилось бы. Будь спокоен. В том нет твоей вины.
Был мощен Первый Волк. Тело его было проткнуто насквозь, а он все никак не умирал. Члены его мелко трясло, и холод вползал под кожу. Первый Волк еле пошевелил губами, но тот, кому надо, услышал все.
– Грибы... там... дай мне... семь...
Дал ему Лапа Ягуара семь священных грибов Масатек.
– Освободи меня...
С большим трудом Лапа Ягуара разжал острые деревянные зубы, и тело великого воина упало на землю. И окрасилась трава жертвенной кровью.
Кровь – это сила.
Кровь – это жизнь.
Кровью омывается ч’улель, приходя в мир.
Кровью омывается ч’улель, уходя из него.
Путь Первого Волка лежал в Шибальбу. Он уже чувствовал дыхание ’Ах-Пуча, бога смерти. Но много было в нем силы, и она не хотела уходить. Еще живое сердце гнало к’ух по сосудам. И вновь шевельнулись онемевшие губы:
– Забери мою силу... Теперь ты знаешь как...
– Почему ты не остановился?
– Это моя последняя жертва... Ты и твоя жена будете Изначальными... Вам нужна сила...
Изливая кровь, мы получаем силу. Изливая семя – отдаем ее. Ты запомнил это, мальчик с меткой ягуара? Тебе осталось только протянуть руки – и взять. А там, где не можешь взять – прильнуть губами к трехглавому змею к‘улис, умащенному иш тахте, жидким янтарем, и выпить всю его силу до капли, как пьет олень воду из ручья в жаркий полдень. Волк хочет тебя так, как никогда и никого не хотел. Пред лицом земли и неба он твоя добыча. Тебе принадлежит его плоть и его кровь. Будь нежен с ним. А когда к’ух его будет на исходе, рассеки ножом его грудь и вырви оттуда еще бьющееся горячее сердце.
Кха!
Проснулся лес от крика зверя. То кричал Первый Волк, након хольканов из большого города Вицчактун, великий воин, сильнее которого не было никого на Севере, до теплого моря, и на Юге, до сухих низин. Не от боли кричал он. Сегодня Первый Волк стал равным богам. Открылись пред ним все тринадцать небес Тлалокана. Когда придет время, он приведет туда за руку Лапу Ягуара, свою последнюю жертву. Когда придет время...
Говорят, что все на свете боится времени, но время боится пирамид. Теперь Лапа Ягуара знал, что время боится не только пирамид. Хрупкая жизнь, живущая в крови и в семени, которую так легко уничтожить, на самом деле сильна, очень сильна. Она даже сильнее времени. Пирамиды разрушатся и зарастут лианами – а она будет жить и давать новые всходы. На исходе цикла Оллитонатиух, пятой эры четырех землетрясений, в Последние времена, когда заходит солнце и не восходит луна, все изменило цену. Мир износился, пришло время творить новый.
Лапа Ягуара вышел на берег большого моря, не замечая ничего вокруг. Он будто бы погрузился в сон. Глаза его застил туман. С ним было оружие Первого Волка. В свертке из листьев он нес его сердце. Он видел, но не замечал хольканов, шедших за ним по пятам. Он видел, но не замечал больших лодок, на которых было много странных людей. На них была необычная одежда и блестящие, как у жуков, панцири. А еще на лицах у них росли волосы. Наверное, это духи Шибальбы поднялись на землю, дабы вершить высший суд. Но его это не занимало. Он не принадлежал более этому миру. Он спокойно повернулся и пошел прочь от берега. Пятая эра четырех землетрясений догорала у него за спиной, но он не видел заката. Перед ним просыпалось новое солнце.
И случилось чудо! Он опускал в сенот жену и сына, а достал жену и двух сыновей. Она разрешилась от бремени в тот самый миг, когда услышала крик зверя. Радостной была их встреча. Он отвел их подальше от разоренного селения, подальше от берега, подальше от этого мира, в лесную чащу. А сам притащил тело Первого Волка и бросил его в сенот. Пускай в конце новой эры кто-то брызнет свежей крови на его кости – и они опять обрастут плотью. Сказал Лапа Ягуара своей жене:
– Нагуаль моего сына – волк. Я нарекаю его Волком.
– Что это? – спросила жена, указав на большие лодки.
– В них люди.
– Мы пойдем к ним?
– Нет, мы пойдем в лес. Искать начало.
Когда солнце ушло в море, Лапа Ягуара развел костер в корнях дерева у-чеель и зажарил сердце Первого Волка, чтобы накормить свою семью.
– Куда мы пойдем? – вновь спросила жена.
Она уже давала грудь маленькому волчонку.
– Мы пойдем на восток, все время на восток, много дней, а потом повернем на север и выйдем на берег большого моря. Скалы там подходят к самой воде, но раздвигаются, образуя долину, в которой растут голубые агавы. Там много деревьев и чистых источников. Там вдоволь плодов, дичи и рыбы. Мы пойдем туда.
Лапа Ягуара протянул своему старшему сыну, Бегущей Черепахе, кусок сердца:
– На, ешь, мой мальчик. Теперь тебе понадобится сила, много силы.
© Разграничитель, 28 декабря 2006 г.
Взято отсюда:
slashfiction.ru/story.php?story=793&page=1
@музыка: Кровь – пища богов!
@настроение: Творческое!
@темы: слэш, история, графика, арт, проза, яой, майя, Мезоамерика, гомосексуализм, Месоамерика, фанфикшен
-
-
30.07.2012 в 16:31я думала после слэша по смешарикам ничто не поразитцеликом не осилила, но оочень под впечатлением, да ))
-
-
30.07.2012 в 17:19...матерно-слэшный пересказ шумерских и египетских мифов:
amagi.diary.ru/p178315941.htm
...вот еще древнеегипетское гей-порно:
talfar.diary.ru/p169462112.htm
...и вот еще на эту же тему:
talfar.diary.ru/p171559980.htm
...вот шумерское гей-порно про Гейгамеша и Энкиду:
talfar.diary.ru/p169709669.htm
...и еще еврейская Камасутра:
talfar.diary.ru/p171560326.htm
-
-
02.10.2012 в 12:14-
-
17.10.2012 в 02:01С точки зрения майя эти двое на картинке - форменые уроды: головы не деформированые, подбородки не скошенные, профили не похожи на попунайские клювы, фигуры омерзительно стройные и подтянутые, и я очень сильно подозреваю, что у них отсутствует косоглазие.
Кстити если верить Диего де Ланде подобные содомские безобразия майя не свойственны. Хотя ему можно и не верить, принимая во внимание сообщение Берналя Диаса, утверждавшего совершено обратное.
-
-
30.10.2012 в 16:07С одной стороны, моим основным источником знаний о Месоамериканских цивилизациях и культурах послужила книга Виктора фон Хагена "Ацтеки, майя, инки" (серьезного археолога, американиста и майяниста, чья научная компетенция в изучаемом вопросе не подлежит сомнению), а также замечательная подборка мифов индейцев Цертральной и Южной Америки в пересказе Я.Н. Нерсесова (из цикла "Мифы народов мира"). Обе эти достойные книги отрицают факт наличия гомосексуализма среди майя (равно как и среди прочих краснокожих).
Фон Хаген прямо ссылается на слова Диего де Ланды, приводя его изречение: "Есть три вещи, за которые племя майя достойно уважения: во-первых, наличие грамотности, письменности и книг, во-вторых, отсутствие каннибализма, и, в-третьих, отсутствие гнусного греха содомии" (цитирую слова де Ланды по памяти). Согласитесь: уж, казалось бы, кому лучше разбираться в "гнусном грехе содомии", как не католическому попу! Уж кабы у индейцев наличествовала содомия, поп бы непеременно углядел оную своим наметанным глазом!
Однако де Ланда утверждает совершенно противоположное: он сообщает о женской проституции у майя (чьи куртизанки именовались гватеполи и получали за свои секс-услуги "шоколадные деньги" в виде какао-бобов), но касательно мужских однополых забав категорически утверждает: нет у них таких "извращений"! В частности, он упоминает о том, что молодые юноши-майя часто жили своеобразными коммунами в больших общинных домах; однако, хотя они и спали вповалку на полу, в непосредственной близости друг к другу, все же случаев гомосексуализма между ними никогда не наблюдалось. Если верить мнению де Ланды, майя - народ, полностью свободный от данного "порока" (столь знакомого католическим попам)
В свою очередь, Я.Н. Нерсесов подходит к данному вопросу с несколько иных позиций: он рассматривает эротические предпочтения индейцев с точки зрения мифологии. Наиболее интересный раздел его книги - это глава "Интимные сказки индейских народов", где автор приводит пикантную подборку эротических мифов и легенд. И вот что меня особенно поразило: несмотря на изобилие всевозможных извращений, которыми пестрела индейская половая жизнь, гомосексуализм в ней начисто отсутствовал!
Какие именно половые извращения предпочитали краснокожие? Согласно книге Нерсесова, на первом месте у них стоял инцест, а также изнасилование и зоофилия. Абсолютно все виды инцеста нашли свое отражение в индейской мифологии: и брат с собственной сестрой, и отец с дочерью, и дедушка с внучкой... но лидирует прежде всего "Эдипов комплекс" (от которого индейские юноши, судя по всему, изрядно страдали). Великое количество мифов имеет прямо-таки фрейдистский зачин: "Однажды маленький мальчик случайно увидел, как его родители занимаются любовью, и тоже захотел свою мать..."
Также приведена масса случаев изнасилования (в том числе и группового, и совмещенного с инцестом), и повальной зоофилии со всеми без исключения представителями богатой местной фауны (среди которых уверенно лидирует такой зверь, как тапир, - наиболее озабоченное животное, по мнению индейцев). Причем, если верить оным сказаниям, к данному пороку куда больше склонны индейские женщины, чем мужчины: отправляясь в лес по грибы и ягоды, распутные скво, не моргнув глазом, лихо соблазняют всех встреченных по пути скотов: и ягуаров, и змей, и обезьян, и речных выдр, и т.д. и т.п. Но более всех отличилась одна изобретательная дама, поймавшая муравьеда (!) и вводившая его длинный нос себе во влагалище - это ж надо было додуматься! (как говорится, голь на выдумки хитра).
Немало историй связано с аномалиями половых органов: про мужчин с рекордно длинными гениталиями (которые можно было три раза обмотать вокруг пояса) и особенно про женщин с зубами во влагалище. Видимо, болезнь, именуемая вагинизмом, была широко распространена в тех краях: ибо буквально каждый второй миф начинается со слов: "У одной женщины во влагалище росли зубы. Всем мужчинам, которые совокуплялись с ней, она откусывала пенисы..." Встречаются даже бабы-людоедки, которые пожирают своих жертв не ртом, а именно зубастым влагалищем (отличный сюжет для эротического фильма ужасов!)
Некоторое количество мифов посвящено мастурбации - но тоже преимущественно женской; а также тем карам, которые боги насылают на иных непокорных представительниц прекрасного пола, которые не соблюдают строгих ограничительных обрядов, предписанных богами для "критических дней".
Встречаются и сюжеты уж совсем фантастические - из которых меня больше всего потрясла история о гигантском фаллосе в пол-километра длиной (!), который жил под землей, но периодически вылезал оттуда и сексуально удовлетворял всех баб. Но только одних баб, заметьте! - мужиков не трогал!..
Я это все к тому говорю, что во всем огромном корпусе индейской эротической мифологии я до сих пор не обнаружила ни одной (подчеркиваю: НИ ОДНОЙ!) легенды, где бы хоть вскользь упоминался мужской гомосексуализм. Фемслэш в единственном экземпляре мне все же попался (байка о женщине-гермафродите, которая женилась на другой индианке), а вот про голубых - шиш! Но, как Вы понимаете, данное досадное "упущение" никак нельзя списать на "ханжество" автора - уж кто-кто, а Нерсесов уж точно не ханжа! (если включил в свою книгу вагон и маленькую тележку "похабных" мифов).
Я просто рассуждаю логически, исходя из того, что в тех культурах, для которых характерен гомосексуализм, он непременно отражен в мифологии. Вспомним всемирно известные истории о Гейгамеше и Энкиду, о неудачной попытке Сета изнасиловать Гора и т.д. (о сплошь голубой античности я вообще молчу). Отсюда следует, что если в индейской мифологии данная тема совершенно не отражена (и это при том, что всех прочих сексуальных извращений хватает с избытком!) - то, получается, гомосексуализма у них и не было... Ну, не то чтобы не было совсем... вероятно, был, но встречался настолько редко, что никак существенно не повлиял на месоамериканскую культуру (в отличие от культуры античной, где все пронизывала вездесущая гомоэротика).
Если верить книге Нерсесова, индейскую культуру пронизывали совсем иные сексуальные эманации: тесно связанные с инцестом, "Эдиповым комплексом" и зоофилией. Но вот до однополой мужской любви краснокожие как-то "не додумались..."